Пу И - Последний император

— Твоя работает торговцем? — Услышав это, Итагаки дико захохотал. Мне же стало ясно, что радоваться совершенно нечему.

Я чувствовал себя неспокойно до тех пор, пока Ху Сыюань, Чэнь Цзэншоу и другие вновь не оказались возле меня. Получив на это разрешение Квантунской армии, старики обрадовались. Радость их объяснялась не столько встречей со своим повелителем, сколько их горячим стремлением иметь чиновничьи звания и деньги. Они всячески выражали свою печаль по поводу понижения моего звания до "верховного правителя" и приводили мне множество случаев из истории о величии дел императоров. Кроме того, Чжан Яньин принес наставления предков, и я постепенно успокоился. 26 июня я поклонялся предкам и произнес при жертвоприношении такую молитву:

"Тяжело в течение 20 лет взирать на бедствия, испытываемые народом, и быть бессильным ему помочь. Сейчас, когда народ трех северо-восточных провинций оказывает мне поддержку и дружественная держава помогает мне, обстановка в стране вынуждает меня принять на себя ответственность и выступить на защиту государства. Приступая к какому-либо делу, нельзя заранее знать, будет ли оно удачным.

Но я помню примеры государей, которым в прошлом приходилось восстанавливать свой трон. Например, цзиньский князь Вэньгун нанес поражение циньскому князю Мугуну, ханьский император Гуан Уди сверг императора Гэнши, основатель государства Шу одержал победу над Лю Бяо и Юанынао, основатель Минской династии разбил Хань Линьэра. Всем им, чтобы выполнить свою великую миссию, приходилось прибегать к внешней помощи. Сейчас я, покрытый позором, желаю взять на себя большую ответственность и продолжить великое дело, с какими бы трудностями оно ни было связано. Я хочу отдать все свои силы тому, чтобы непременно спасти народ, и буду действовать весьма осторожно.

Перед могилами предков я искренне говорю о своих желаниях и прошу у них защиты и помощи".

В последний день февраля в Шэньяне по указанию четвертого отдела Квантунской армии так называемая Всеманьчжурская ассамблея приняла резолюцию, в которой провозглашалась независимость Северо-Востока, а я назначался верховным правителем нового государства. Каеисуми и Чжэн Сяосюй сообщили, что делегаты ассамблеи прибудут в Люйшунь просить меня вступить на должность, и предупредили, чтобы я подготовил ответную речь. Таких речей должно было быть две. Первая содержала отказ, а вторая — согласие, которое я должен был дать, когда делегаты обратятся со своей просьбой вторично. 1 марта Чжан Яньцин, Се Цзеши и еще девять человек прибыли в Люйшунь. Чжэн Сяосюй принял их от моего лица и передал первый ответ, после чего я встретился с ними сам. Обе стороны произнесли краткие речи, заранее для них написанные. Делегаты усиленно "уговаривали" меня, а я всячески "отказывался". Через двадцать минут наша встреча закончилась. 5 марта, согласно плану четвертого отдела Квантунской армии, делегаты, число которых достигало уже Двадцати девяти, прибыли, чтобы вторично обратиться ко мне с "просьбой".

На этот раз они выполнили свою миссию. Мой ответ был таков:

— Не смею отказаться от большой ответственности, которую налагает на меня ваше доверие. После глубокого размышления я понял, что не должен разочаровывать надежды народа… Постараюсь приложить все свои способности и буду выполнять функции верховного правителя в течение одного года. Если недостатков будет слишком много, то через год удалюсь от дел. Если же в течение года будет выработана конституция и установлена форма управления государством в соответствии с тем, как я это себе представляю, я снова подумаю, взвешу свои силы и буду решать, как поступать дальше.

На следующий день после этой интермедии вместе с Вань Жун, Чжэн Сяосюем и другими я вернулся в Танганцзы, где нас уже ждали "поздравившие" меня Чжан Цзинхуэй, Чжао Синьбо и другие. Здесь мы провели ночь и на другой день отбыли в Чанчунь.

8 марта поезд еще не успел подойти к платформе в Чанчуне, как на перроне раздались звуки военного оркестра и ликующие возгласы толпы. В окружении Чжан Цзинхуэя, Си Ся, Амакасу, Каеисуми и других я вышел из вагона. Повсюду виднелись отряды японских жандармов и пестрые толпы встречающих. Среди последних находились люди в длинных халатах, в куртках, в европейских костюмах и в японской одежде. В руках у них были флажки. Все это очень меня тронуло. Наконец я увидел то, о чем мечтал еще на пристани в Инкоу. Си Ся, указав на флаг с желтым драконом, видневшийся среди множества других флагов с изображением восходящего солнца, сказал:

— Это все маньчжуры, они ждали ваше величество двадцать лет.

На глаза мои навернулись слезы, и я понял, что мне есть на что надеяться.

Сев в машину, я сразу вспомнил о Запретном городе, о том, как был изгнан из него национальными войсками Фэн Юйсяна. Вспомнил я и о том, что произошло с Дунлинскими гробницами, и о своей клятве. В душе моей вновь появилась ненависть. Я настолько был занят своими мыслями, что не обратил внимания на толпы горожан, стоявших на улицах, по которым мы проезжали, и молча, с ненавистью смотревших на меня. Через некоторое время машина въехала во двор и остановилась у старинного здания. Это и была моя "резиденция верховного правителя".

Раньше здесь помещалось правление округа. Здание, отданное под резиденцию, было далеко не лучшим в Чанчуне, довольно ветхое и давно не ремонтированное. Однако на первое время оно вполне подходило. На следующий день в наскоро подготовленном приемном зале была проведена церемония моего вступления в должность, на которой присутствовали директор Южно-Маньчжурской железной дороги Утида, командующий Кван-тунской армией Хондзё, начальник штаба Квантунской армии Миякэ, государственный советник Итагаки и другие важные лица. Кроме Чжэн Сяосюя, Ло Чжэньюя, Ху Сыюаня и Чэнь Цзэншоу, на церемонию прибыли старые цинские чиновники и некоторые монгольские князья. Присутствовали бывшие деятели фэнтяньской группировки милитаристов — Чжан Цзинхуэй, Си Ся, Чжан Хайпэн, а также юрист Линь Тиншэнь, оформлявший мой развод в Тяньцзине, и Линь Ци. Прибежал даже бывший офицер штаба Чжан Цзунчана Цзинь Чжо.

В тот день я был одет в европейский парадный костюм. Под взглядом высоких японских должностных лиц "основатели нации" трижды поклонились мне, и я ответил им одним поклоном. Цзан Шии и Чжан Цзинхуэй "от имени народа Маньчжурии" преподнесли мне печать верховного правителя, завернутую в желтый шелк. Чжэн Сяосюй прочел вместо меня заявление верховного правителя, в котором говорилось:

"Человечество должно уважать мораль. Но поскольку существует расизм, люди начинают угнетать других, чтобы возвеличить самих себя и тем самым ослабить мораль. Люди обязаны быть гуманными и справедливыми, но из-за борьбы между государствами некоторые стараются нанести удары другим, чтобы продвинуться самим, забывая при этом о гуманности и справедливости. Мораль и гуманность — вот принципы, на которых зиждется наше государство. С уничтожением расовой дискриминации и международной борьбы на земле возникнет рай. Это и будет путем праведного правителя. Я выражаю надежду, что весь мой народ будет следовать этому".