Рассел Миллер - Приключения Конан Дойла

В Бирмингеме, когда Дойлу был только двадцать один год, он однажды пришел на лекцию “Все ли заканчивается со смертью?”, которую читал американский спиритуалист. Отнесся он к услышанному со здоровым скептицизмом молодости. И в ранних его рассказах, например “Тайна замка Горсторп-Грэйндж”, сквозит откровенная насмешка над оккультизмом.

В Саутси Дойл, по его собственному признанию, был еще “убежденным материалистом” и поражался, “как человек в здравом уме может верить в подобную чушь”. Принцип прост, говорил он: свеча погасла — свет исчез. Впрочем, у него был пытливый ум, он много читал, в том числе работы по телепатии, теософии, оккультизму и буддизму. Все это манило его и возбуждало воображение.

В 1885–1888 годах он нередко участвовал в спиритуалистических сеансах, которые устраивали на дому его друзья. Как-то он спросил у вышедшего на связь потустороннего существа, сколько денег у него в кармане, и получил от того суровую отповедь: “Мы здесь, чтобы учить и развивать, а не отгадывать загадки…” В другой раз дух коммивояжера, погибшего в Эксетере при пожаре в театре, попросил связаться с его семьей, проживающей по такому-то адресу. Дойл, с присущей ему обязательностью, исполнил просьбу, но вскоре письмо вернулось назад — такого адреса не существовало. Эти сеансы несколько тревожили Дойла, ему не хотелось думать, что друзья обманывают его, но иного рационального объяснения он не видел.

Удивляло Конан Дойла, сколько у спиритуализма сторонников среди людей науки. В 1882 году весьма почтенные ученые из Кембриджа создали Общество психических исследований, которое занималось различными паранормальными явлениями. В него вошли будущий премьер-министр А. Бальфур, философ У. Джеймс, натуралисты, физики и астрономы. Впрочем, очень и очень многие достойные люди не скрывали своего пренебрежения к этому: Ч. Дарвин, О. Хаксли, Д. Тиндаль, Г. Спенсер — все они считали, что подобная ахинея не заслуживает серьезного отношения. Чарльз Диккенс писал Троллопу, что хотя и не прочь поразвлечься, но только не в компании спиритуалистов, ибо “ни разу не слышал, чтобы они говорили что-нибудь, кроме ерунды”.

Своими сомнениями Конан Дойл поделился с генерал-майором Альфредом Дрейсоном, товарищем по портсмутскому Обществу литературы и науки, который был одним из первых спиритуалистов в Британии. Тот нашел превосходный аргумент, объясняющий убожество многих потусторонних “сообщений”. “Тот” мир — отражение этого. Здесь полно дураков, там их не меньше. Если множество христиан ведут отнюдь не праведную жизнь, то к самой вере это не имеет никакого отношения.

Конан Дойл продолжал ходить на сеансы, движимый простым житейским любопытством, однако в 1887 году его скептицизм был сильно поколеблен. Сеанс вел профессиональный медиум, который сообщал каждому из присутствовавших нечто важное при помощи так называемого “автоматического письма”: рука его сама, непроизвольно писала слова, диктуемые из мира духов. О Дойле он сказал следующее: “Этот джентльмен целитель. Передайте ему, чтобы не читал книгу Ли Ханта”. Никто не мог знать, Дойл был в этом уверен, что он в те дни читал английского эссеиста, поэта и драматурга Ли Ханта. “Получив такое свидетельство, отныне я сомневался в наличии этого феномена не более, чем в наличии львов в Африке”.

Человеку хочется во что-то верить, ему это жизненно необходимо. Отойдя от религии, Дойл ощущал пустоту, некий душевный вакуум. В “Письмах Старка Монро”, вещи во многом автобиографической, есть, например, такие слова: “Узы, привязывающие к жизни, порвались”. Конан Дойл настаивал на том, что он агностик, а не атеист. Он верил в благодать Божью, но совершенно не принимал религиозных догм и обрядов. “Я мечтаю умереть так же, как жил, без вмешательства церковников, снискав мир и покой, который происходит от того, что человек честно следовал своим духовным принципам”.

Он продолжал интересоваться и наукой, и паранормальными явлениями. Когда в 1889 году в Саутси приехал знаменитый гипнотизер профессор Майер, Дойл вместе с десятком других местных докторов пришел на сеанс. Профессор призвал добровольцев выйти на сцену, и Дойл с готовностью принял приглашение. Со всеми г-н Майер справился играючи: кто-то уснул, кто-то изображал пациента на приеме у дантиста, но с Дойлом вышла осечка. Как ни трудился гипнотизер, по словам местной газеты, “все его попытки провалились. Он развел руками и сообщил, что случай особенный и процесс затянется слишком надолго”.

Как бы то ни было, чем больше Дойл знакомился со спиритуализмом, тем больше он ему нравился. И в мае 1889 года он опубликовал в портсмутских “Вечерних новостях” письмо в защиту этого движения, указывая, что оно может ободрить и вдохновить человечество, и подписался как “Спиритуалист”. Тем самым он впервые официально заявил о своей приверженности к этому течению.

В ноябре 1893 года, через три недели после того, как умер его отец (в этом же году Туи поставили смертельный диагноз), Конан Дойл вступил в Общество психических исследований, чьим президентом только что стал Артур Бальфур. Превращение из материалиста в спиритуалиста состоялось. Приняли его туда с восторгом: “Он может быть полезен и как врач, и как Шерлок Холмс, его сообщения будут приняты публикой с полным доверием”.

На следующий год он впервые принял участие в расследовании паранормального явления. Полковник Элмор, ветеран афганской войны 1878–1880 годов обратился в общество с просьбой осмотреть его усадьбу в Дорсете: по ночам якобы кто-то ходит по комнатам, волоча за собой тяжкие цепи, и при этом тихо стонет его “страдающая душа”. Собака отказывается заходить в некоторые помещения, а большинство слуг уже взяли расчет.

Три члена общества — Конан Дойл, доктор Сидни Скотт и Фрэнк Подмор, известный психолог, — отправились в Дорсет, по дороге в поезде внимательно изучив “свидетельские показания”. Было решено сделать вид, будто приехали навестить старого фронтового товарища, чтобы не пугать жену и дочь полковника.

За ужином говорили об Афганистане. Затем сыграли роббер в вист, и все разошлись по спальням. Но едва дамы заснули, исследователи принялись за дело. Они обшарили весь дом, но ничего паранормального, так же как и следов на полу от “тяжких цепей”, не нашли, и доктор Скотт уехал в Лондон. На другую ночь, однако же, весь дом пробудился от “страшного грохота”. Как потом записал Дойл, “будто кто-то изо всех сил бил тяжелой дубиной. То не был случайный скрип или шорох, отнюдь. Звук был оглушительный”. Дойл и Подмор бросились на кухню, откуда, как им показалось, доносился грохот, но ничего не обнаружили. Оба тем не менее задержались в усадьбе еще на сутки, однако все было тихо. Так они и уехали, недоумевая, то ли в доме и впрямь пошаливала потусторонняя сила, то ли их попросту разыграли.