Рассел Миллер - Приключения Конан Дойла

В 1881 году супруги де-факто развелись: Чарльза поместили в лечебницу. Друзья и родственники убедили Мэри, что это для его же блага, и он оказался в Блайэрно-хаус, лечебнице для алкоголиков из приличного общества. Располагалась она в тихом местечке, на окраине поселка Драмлити, в Абердиншире. Лечебница регулярно размещала в “Медицинском справочнике” такое объявление: “Невоздержанность. Пансион для джентльменов. Загородный дом на севере Шотландии. Превосходная репутация. Домашний уют. Прекрасная охота, рыбалка и крикет”.

Чарльз присоединился к семнадцати другим постояльцам, среди которых были землевладелец, табачный фабрикант, несколько отставных армейских и флотских офицеров, профессор Эдинбургского университета и учитель музыки. Но ему трудно было смириться с трезвым образом жизни и с ограничением свободы, поэтому он неоднократно пытался сбежать. В мае 1885 года случился “инцидент”: Чарльз сумел раздобыть выпивку, а когда персонал попытался ее отобрать, он впал в ярость и разбил окно. Его заключили под арест за насилие и нанесение ущерба, и владелец клиники, вероятно чтобы избавиться от сложного пациента, заявил, что Чарльз представляет угрозу для себя и для общества, а посему его следует признать невменяемым. Для этого не требовалось согласия родственников — по тогдашнему шотландскому законодательству больной, находящийся в клинике, мог быть освидетельствован двумя врачами и, исходя из их рекомендаций, а также вердикта местного шерифа, отправлен в сумасшедший дом. Одному из врачей, обследовавших его, Чарльз сообщил, что “получает послания из мира духов”, а также, что “Господь повелел ему бежать”. Оба доктора поставили соответствующий диагноз, и шериф вынес приговор: “Признать Чарльза Алтамонта Дойла невменяемым”.

Чарльза под надзором отправили в Королевскую клинику для душевнобольных в Монтроузе, где его осмотрели. Он ничего о себе не помнил, был очень подавлен и напуган, ему слышались голоса, и он полагал, что стоит на пороге смерти. Долгие годы тяжелого пьянства не прошли даром.

Мэри Дойл была убеждена, что на свободе муж немедленно сопьется и погибнет, поэтому почла за лучшее оставить его под опекой врачей. Спустя полгода у него начались эпилептические припадки. В те годы болезнь эта была мало изучена, лечить ее не умели, а кроме того, эпилептиков боялись и презирали. Но Чарльзу отчасти повезло: именно в клинике Монтроуза, построенной на общественные деньги, царили гуманные нравы, сильно опережавшие свое время. Не следует забывать, что совсем незадолго до описываемых событий лондонцы платили, чтобы взглянуть на безумные “кривлянья” сумасшедших.

Последующие семь лет Чарльз провел в этой лечебнице. Он много рисовал и даже участвовал в изготовлении местного журнала “Саннисайд кроникл”. Нарисовал как-то акварельный автопортрет: он сидит в печальной задумчивости, а вокруг вьются какие-то злобные потусторонние твари.

Одна из тетрадей, в которых Чарльз зарисовывал свои навязчивые образы, неожиданно всплыла в 1977 году. В Нью-Форесте был выставлен на продажу дом, вместе с мебелью, посудой и книгами. Заезжий книготорговец из Лондона немедленно оценил редкую находку, и вскоре был издан “Дневник Дойла”. Беспорядочные заметки, подписи, каламбуры и головоломки сопровождают рисунки акварелью, карандашом и чернилами. Карикатуры соседствуют с удивительными фантастическими видениями. Это очень трогательное отражение его страданий, попытка доказать, что он здоров и несправедливо содержится взаперти. На первой странице, под 8 марта 1889 года, карандашом написано: “Имейте все время в виду, что эта книга создана, как говорят, абсолютно сумасшедшим человеком. Где же здесь, укажите, недостаток ума или вкуса? Если вы найдете либо то, либо другое, отметьте это, и пусть это явится свидетельством против меня”.

Другая запись, от 22 мая, говорит о том, что Чарльз ощущал себя покинутым: “Я не… ладно, я отложу то, что хотел сказать, до завтра… я хотел сказать, что создал целую кучу, огромное множество работ, но мне ничего не известно об их судьбе. Я просил, чтобы их отослали миссис Дойл для издателей, но, поскольку ни она, ни другие родные не прислали мне мою книгу или альбом, наверное, они сочли, что выгоды им от этого не будет. В таком случае лучше пусть эти работы попадут к врачебной комиссии, чтобы они увидели плоды ума человека, которого считают вправе здесь держать”. Позже он снова просил, чтобы его записи переслали “бедной, дорогой Мэри”, чтобы она знала, он думает о ней. “Храни Господь ее и всех остальных, — пишет он, — которые, смею сказать, обо мне забыли”. И грустно добавляет: “А я их нет”.

На его рисунках изображены в основном феи и эльфы. Они разгуливают и порхают среди тщательно прорисованных растений и животных (вполне реальных, но значительно более крупных, чем в действительности).

На его автопортретах высокий мужчина, с длинной черной бородой и в круглых очках. А есть и такой: он протягивает правую руку Смерти с косой, а ангелы пытаются увлечь его прочь от нее. Смерть вообще нередко встречается в его рисунках. Например, он пожимает ее костлявую руку, а внизу подпись: “Уверен, для католика нет в жизни ничего лучше, чем уйти из нее”.

В тетради повсюду разбросаны словесные и карикатурные головоломки, с детским простодушным юмором. Уборщица драит пол, а внизу подпись: “Я тоже мечтаю смыться прочь отсюда…”Акварельный рисунок листа сикомора и подпись: “Рисуя этот лист, извел пять листов. Этот сикомор кого хочешь уморит”.

Он постоянно возвращается к теме своей заброшенности, грустит, что друзья и родные забыли о нем. Запись от 5 июня 1889 года: “Уверен, будь мои многочисленные работы правильно преподнесены публике, они имели бы успех, особенно у людей сходных со мной вкусов и суждений. И они принесли бы немало денег, которые я подарил бы дочерям, но, запертый здесь самым грубым образом, — что я могу? Полагаю, только в глазах ограниченных, узко мыслящих шотландцев мои шутки могут выглядеть безумием. Попадись им Чарльз Лэм или Томас Гуд, они обращались бы с ними не лучше… и ни “Очерки Элии”, ни “Песнь о рубашке” никогда не были бы написаны”.

О себе Чарльз говорит, что он “безобидный джентльмен”, и горько жалуется на свое заточение. Однако в его медицинской карте найдется немало подтверждений болезни: он периодически терял память, получал смертные знамения, нередко ложился умирать, его преследовали галлюцинации, что он в аду в окружении бесов. Он искал утешения в религии — однажды полдня провел на коленях в бильярдной с молитвенником в руках.

В январе 1891 года состояние Чарльза ухудшилось, теперь жестокие эпилептические припадки мучили его регулярно, раз в две-три недели, и, “чтобы сменить обстановку”, его перевели в Эдинбургскую клинику для душевнобольных. В отчетах врачей сказано, что он очень исхудал, поседел, по-прежнему страдает галлюцинациями и большими провалами в памяти.