Мирослав Дочинец - Вечник. Исповедь на перевале духа

Зато некоторые другие без лишней опеки становились атаманами и приказывали, приказывали, приказывали «именем Карпатской Украины». По селам совершали суд. Неугодных специалистов вычищали со службы, на улицах хватали подозрительных и, если они не могли по-украински произнести «Отче наш», колотили. Как их раньше били мадьярские либо чешские жандармы. А тех, кто перелицовывался и клялся в верности, целовали и назначали поводырями. Во всем полагались на честь и совесть.

В кабинетах прели и шалели от неизвестности, а на улицах Хуста все происходило так красиво, так легко и беззаботно, будто это и в самом деле был Новый Ерусалим. Неистощимая лирика и романтика витали тут в слякотные дни 1938-го года. Нарождалась какая-то многолюдная утеха. Ее носила в себе молодая Карпатская Сечь. Если доныне украинский дух проявлялся тайно, то теперь он взбудоражился и забурлил водоворотом. Молодежь разносила повсюду украинскую идею в своей горячей крови, которую готова была тут же пролить. Пробуждала волю у вечно порабощенного народа, просвещала его, распостраняла национальную сознательность. Походы с флагами кипели селами, не умолкала украинская песня, по хижинам устраивали чтения своих писателей, играли спектакли.

Это было диво: на невыразительной донедавна территории возникла «украинская ирредента». За считанные месяцы возродилось извечное украинское племя, ожила украинская душа. Смелой поступью ходила по вольной своей земле молодежь Карпатской Сечи.

Проведал и я своих. Моя мамка вышла замуж за вдовца, и теперь на дедовой усадьбе было густо детей. Себе места я там не находил. Приютился в Сечевой гостинице. В походах нас охотно кормило население. Далекий родственник, служивший секретарем у министра, предлагал мне лучший хлеб - переводчика с немецкого, но я хотел остаться в гуще людности. О моей просветительной деятельности в Банате узнал и редактор Владимир Бирчак, с которым свел меня бывший профессор Матико. Редактор приглашал к сотрудничеству с газетами и радио, но меня больше привлекало живое слово на площадях, а не написанное на бумаге и чаще всего искаженное. Хотя я любил послушать этого человека, обладавшего порывистой натурой и острим, как бритва, умом.

«Больше всего нашей, украинской, правды в Сечи, - сверкал Бирчак стекляшками очков, наседавших аж на мотылек усов. - Но эта правда еще весьма молода, без опыта, часто атаманская, бунтарская. Молодежь на первое место ставит сильное желание и геройское дело. За это она готова сложить головы. А тут не жертвовать нужно, а добиваться образования, знаний. Нужно брать умением, а не горением! Не побоимся взглянуть правде в глаза. У нас нет самоокупающейся экономики, нет природных богатств, коммуникаций. А с минеральными водами и саманом в Европу не продвинешься. Американский иль немецкий вуйко не будет запросто так обустраивать нам страну. И чужие деньги, что нынче тут крутятся, скоро будем отрабатывать дорогой ценой. Все идет быстрым шагом, все меняется... Я слышу красивые фразы. Хорошие приказы, вижу вдохновенных людей, но не вижу никакого плана, никакой стратегии. Недаром соседи называют нас мятежной территорией, угрожающей миру в средней Европе...»

Я и сам начал отсеивать в этой завирухе золотую пыльцу от пустой трухи. Все можно одеть в заманчивую национальную идею (даже жиды начали записывать своих детей в украинские школы). Однако внедрить ее можно только с умом и знаниями. Одной отваги тут мало. Ведь недаром и наши враги мадьяры в самые худшие для них времена призывали прежде всего молодежь: «Учитесь, учитесь и будьте отважны».

Да разве знали наши удалые хлопцы о духовных ценностях, веками создававшихся украинским народом на пограничье Востока и Запада? А без этого могла овладеть ими только высокомерная гордость.

Вскипали волны национального развития, однако не имела наша державность национального лица. Не было спаянного единства и однородности в труде. Старшие рассудительно оглядывались на задние колеса. Молодые насмехались над ними, рвались вперед и выше - поверх голов действующих правителей. Разные поколения и разные слои соревновались между собой, ослабляя себе без внешних врагов. И это была серьезная ошибка серьезного деяния.

Мир составляют не старые и молодые, не добрые и злые, а умные и дураки. Легко может толпа высмеять мудреца, и легко любого дурака одеть в белые ризы. Опытный борец и светлая голова Бирчак выравнивал мои мысли:

«Не раз я удивлялся живучести украинцев, не раз склонял голову перед их трудолюбием, а сколько раз плакал над беспомощностью их вождей и поводырей!»

Молодые головы на это не оглядывались. Они неуклонно продолжали свою триумфальную поступь. До смерти не забуду те праздничные демонстрации людей, над которыми реяли наши флаги и звучала украинская песня. В феврале, накануне выборов в сойм Карпатской Украины, повсюду горели «огни свободы». И на горных верховинах, и на городских площадях, и в сельских усадьбах.

Ни мадьярская пропаганда, ни чешские тормоза, ни польские провокации в пограничье не сбили народного подъема. Такого не ожидали даже свои: 93,4 процента голосов отдали за Украинское Народное Объединение. То есть - за Украину. В 187 селениях гордо белели флаги - знак 98-процентной победы.

То был зов любви, выбор сердца, то был светлый луч, пронзающий тьму истории.

Новая правда, новая вера трепетали в праздничных когортах. Новая надежда светилась в очах. Прижатый горячими телами к студеной стене, трепетно слушал я слова первого сойма:

«На нас снова идет враг, который снова на наши шеи хочет надеть ярмо, но пусть этот враг знает, что мы уже не те самые, какими были раньше. Мы стали сознательными украинцами, и мы вкусили великого Божьего дара - воли. Поэтому пусть наш враг знает, что мы тут! Наши души всегда будут свободными - украинскими!».

Ночью против 14 марта прозвучали в Хусте первые выстрелы. Наутро кто-то тайно вывесил мадьярские флаги. Из Севлюша наступала регулярная мадьярская армия. Едва спеленатую Карпатскую Украину было отдано ей на растерзание Германия отреклась от нее так же легко, как и подала ей надежду. Угрюмо брели в сторону Румынии чешские вояки. Они удирали. Сечевики бросились отбивать у них оружие, чтобы самим защищать свою землю.

Не оглядываясь на растерянное правительство, сами формировались чоты-взводы и сотни. Добровольно пришли кадровые офицеры, которым раньше не доверяли. А скороспелые полковники переодевались в штатское и выбрасывали револьверы. Такие необходимые теперь детям, чтоб могли хоть с чем-то идти на оборону.

Старый сотник с отвислым усом, в изношенных сапогах земледельца строил ряды. Его опытный глаз выбирал стрелков для передового отряда.