Владимир Голяховский - Путь хирурга. Полвека в СССР

Один из моих пациентов, директор треста по деревообработке, предложил бесплатно отделать мой кабинет деревянными панелями — заманчивое предложение. Образцом по устройству клиники был для меня мой приятель профессор-глазник Святослав Федоров. Он был не только крупный специалист, но и умелый хозяин, организовал себе прекрасную клинику. Правда, Федоров был член партии с родственными связями в Центральном Комитете — мощная поддержка. Федоров делал что хотел, никто не смел ему возражать. Я бывал в его богатом кабинете, и мне хотелось устроить себе похожий.

Мой пациент прислал рабочих, они красиво обили стены деревянными панелями с встроенным шкафом и большим неготоскопом для рентгеновских снимков. Как раз в то время я купил домой, по блату, новый финский мебельный гарнитур. И перевез в свой кабинет прежнюю мебель — получилось красиво и солидно. Здесь я мог проводить совещания кафедры, осматривать больных, в том числе и своих «частных» пациентов.

Другие профессора приходили полюбоваться:

— Тебе только ковра и картин не хватает.

У Федорова в кабинете висели его дипломы, и я хотел у себя повесить в рамках свои двенадцать авторских свидетельств. Но предусмотрительно решил, что ассистенты примут это за хвастовство. Не желая их раздражать, я повесил репродукцию картину Рембрандта «Урок анатомии доктора Никласа Тюлпа» и большой портрет моей знаменитой пациентки Майи Плисецкой с ее трогательной надписью. Это была хорошая реклама: мои пациенты смотрели на портрет, а потом на меня: «Вы лечили саму Плисецкую?». Но ассистентов это тоже раздражало, по их вкусу лучше было повесить портрет Брежнева.

Работать в новой клинике было приятней, чем в старой. Главное, здесь не было насиженной мафии заведующих отделениями, которые ставили нам палки в колеса. Все здесь были люди новые, приехавшие в Москву по набору 1970-х годов, когда разрешили получать прописку. Но бичом нашей работы был завал алкогольной травмой. Русская болезнь алкоголизм процветала по всей Москве, но особенно много ее было в том районе — больница стояла среди заводов. Работяги напивались по вечерам после работы, и каждую ночь скорая помощь привозила к нам несколько покалеченных пьяных. С ними было много возни — они буянили, дрались, трудно было их лечить, и еше трудней успокаивать. Врачи и сестры выбивались из сил, сбивались с ног, жаловались. Что делать? Я поехал в ближайшее отделение милиции и попросил начальника:

— Выделите нам в травматологический корпус больницы постоянный милицейский пост, наши сотрудники просто не в состоянии справляться с буйными пьяными больными.

— Ничего не могу сделать, товарищ профессор. Милицейский пост положен только при вытрезвителях.

— А если мы устроим у себя вытрезвитель?

— Тогда я установлю у вас постоянный пост.

Идея устроить вытрезвитель при больнице пришла мне от отчаяния. Главный врач, невзлюбившая меня, помогать не хотела:

— Это нереальная затея. Кто и как будет строить?

— Мы построим своими силами. Дайте только нам помещение.

Она пожала плечами, но разрешила взять под вытрезвитель половину подвального этажа. Я узнал установленные нормы: палаты должны быть на одного или двух, стены гладкие, чтобы пьяницы не повреждались о выступы, двери зарешеченные со смотровым отверстием — как в тюрьме мягкого режима. Кроме того, нужна перевязочная — зашивать раны и накладывать гипсовые повязки. Я попросил пациента-архитектора спланировать помещение на шесть палат. Он сделал проект и очень удивлялся:

— Неужели вы будете сами строить?

— Нет другой возможности, на уговоры и ожидание строителей уйдет больше времени.

С готовым проектом я собрал вместе всех сотрудников кафедры и больницы:

— У нас нет иного выхода, как начать строить вытрезвитель своими силами. Зато, как только мы его построим, наша жизнь станет намного легче. Во-первых, все пьяные будут изолированы; во-вторых, нам дадут милицейский пост, справляться с ними будет милиционер, а в-третьих — за дежурства в вытрезвителе полагается 15 % надбавка.

Эта надбавка была самым притягательным фактором. Лечить пьяниц тяжело и противно, но за надбавку они согласились строить на общественных началах. По блату нам привезли кирпичи, цемент, краску и инструменты. И вот мы стали закладывать кирпичами ненужные двери и возводить стены для палат, штукатурить и красить. Работали по очереди, я на полдня освобождал людей от лечения больных. Я тоже надевал грязный халат и укладывал кирпичи… Но мой ассистент Анатолий Печенкин оказался лучшим строителем, чем врачом. Всегда ленивый и безынициативный на занятиях со студентами, на стройке он оживлялся, командовал другими и ловко, со вкусом орудовал мастерком. Глядя на него, я думал: «Если бы он так же работал с больными и студентами, как с кирпичами!».

И грустно, и смешно — чем пришлось заниматься квалифицированным врачам и сестрам в новой клинике! Все это мы делали не только безвозмездно, но даже с риском, что нам не разрешат открыть вытрезвитель. Про себя я называл эту стройку — «великая стройка коммунизма» (по партийным лозунгам того времени; но дразнить коммунистов этим названием не стал — еще пожалуются в партийный комитет). Не менее трети рабочего времени мне пришлось проводить в заботах о стройке, в доставании материалов и в переговорах с районными инстанциями, чтобы вытрезвитель утвердили официально. Если бы его не утвердили, вся вина перед строителями пала бы на меня.

За полгода мы все построили, и комиссия приняла нашу стройку. Это был всего только второй в Москве вытрезвитель при больнице. Поэтому официально его называли «Отделение спецтравмы» и повесили светящуюся вывеску. Главный врач вынесла благодарность всем «строителям» (за лечение больных не благодарила, а за укладку кирпичей поблагодарила).

Однако алкоголикам новое отделение, кажется, не нравилось — вместо светлых больничных палат их держали в комнатах полутюремного типа и за ночь пребывания там с них брали по 15 рублей (как во всех вытрезвителях). А главное — у входа стоял постовой милиционер, который умел ловко скручивать им руки.

Дежурный милиционер вытрезвителя поднялся ко мне в кабинет, покосился на секретаршу и отрапортовал:

— Разрешите доложить, дежурный врач отделения спецтравмы просит вас явиться по причине незнания, чего делать с кольцом на половом члене поступившего пьяницы.

Секретарша фыркнула, а я уставился на милиционера:

— Какое кольцо? На каком члене?

— Так что, разрешите доложить, кольцо обручальное, а член половой, — бодро пояснил он.

В перевязочной вытрезвителя лежал на столе мужчина, руки и ноги привязаны, на вид ему лет пятьдесят. Он бормотал что-то бессвязное и старался дергать руками и ногами. Штаны и трусы с него сняты, и мне представилась поразительная картина: синий от отека и раздутый до размера груши половой член его был перетянут у основания чем-то, что скрывалось под наплывом отекших тканей. Дежурный врач Виктор Сморчков молча оттянул край тканей, и под ними блеснуло золото толстого кольца.