Владимир Голяховский - Путь хирурга. Полвека в СССР

Вася был прав: как только я стал уникальным в своем роде владельцем машины, это сразу прибавило мне веса в глазах молодых женщин. Многие были не прочь прокатиться куда-нибудь в лес, а там — не прочь и на все остальное. Катался, конечно, со своей компанией и Вася.

Однажды попросила прокатиться моя бывшая соученица по институту Аня, та, которую распределили в Магадан, но потом она каким-то образом оказалась в Петрозаводске. Мы виделись редко, хотя всегда поглядывали друг на друга с интересом.

Глубоким, вкрадчивым голосом она сказала:

— Я хочу тебя попросить повезти меня на правительственную дачу. Мне нужно поздороваться с министром Виноградовым.

Я вспомнил, как она плакала, когда он посылал ее в Магадан:

— Ты что — соскучилась?

Она кокетливо опустила глаза:

— Это моя тайна, и для меня это особая встреча. Я потом тебе все объясню, я обещаю. Только ты ничему не удивляйся.

Странно и загадочно. На встречу она оделась очень изысканно и была чертовски привлекательна. Я рулил и посматривал на ее коленки. Она открыла их намного выше обычного и делала вид, что сама того не замечала. А я из-за этого часто отвлекался от дороги. Как-то вкрадчиво она опять попросила:

— Только, пожалуйста, ничему не удивляйся.

Километрах в десяти от города был дачный поселок местного правительства, въезд — через охраняемые ворота. Моя новая машина выглядела вполне правительственной, и охранник пропустил нас, не останавливая, посчитав, видимо, что мы «принадлежим».

Министр, в расстегнутой рубашке, сидел за столом, уставленным бутылками, с ним две женщины, все слегка пьяные. Он уставился на приближавшуюся Аню. Она подошла к нему немного развязной походкой:

— Здравствуйте, Николай Аркадьевич. Вы меня узнаете?

Он молчал.

— Помните? — вы переписали мне распределение на Петрозаводск вместо Магадана. Я никогда не забуду вашей доброты.

Он слегка нахмурился.

— А это — мой муж, — она показала на меня. — Теперь мы хорошо устроены и приехали к вам на своей «Победе» просто поздороваться.

На этот раз он хмуро ответил:

— Я вас не помню.

— Ну как же? Вы должны помнить — вы же пригласили меня в комнату отдыха за вашим кабинетом, чтобы угостить чаем и поговорить о распределении.

— Я никогда не пил с вами чай. Это ваше воображение.

— Ах, мое воображение? — голос ее начал срываться. — Я могу вам напомнить детали той беседы, — она сделала ударение на слове «беседы», взывая к его памяти.

Он отвернулся и явно стремился избавиться от нее.

— Так вы не хотите вспомнить? А я думала, что после того чая мы с вами останемся друзьями и вы захотите увидеть меня в этом городе. Что же, если так, то нам с мужем ничего не остается, как попрощаться.

Я вел машину и думал: что за странное поведение? Аня нервно курила, коленки ее были открыты еще больше.

— Останови где-нибудь в стороне. Давай посидим.

Я отъехал за деревья на край лужайки — оттуда нас не видно. И вдруг она расплакалась:

— Я обещала тебе рассказать и расскажу все. Этот негодяй изнасиловал меня в той комнате за кабинетом… О, я была такая молодая и неопытная, я была еще девушка…

Моя больная мать посылала меня поговорить с кем-нибудь из начальников, чтобы нас не отправили в Магадан. Это зависело только от него. Я несколько раз пыталась прорваться к нему в кабинет, но секретарша меня не допускала. Один раз я опять была в приемной, и он проходил мимо. Я кинулась к нему, умоляя принять. Он согласился. Это в первый раз я попала в кабинет такого большого человека и была ужасно смущена. Я стала быстро-быстро рассказывать ему про больную маму, что я не могу ее оставить, что меня нельзя посылать в Магадан. Он слушал и ничего не говорил. А потом спросил, не хочу ли я выпить чашку чая, и провел меня в комнату за кабинетом, — она слегка задыхалась и опускала глаза.

Неловко слушать рассказ женщины, как ее изнасиловали:

— Аня, может, не надо рассказывать?..

— Нет, я хочу, чтобы ты знал. Помнишь, ты меня спрашивал? Меня это мучает, и я давно собиралась рассказать тебе. Ты ведь единственный, кто видел, как после распределения я рыдала у телефона. Я это помню. Ты должен понять, почему я ему уступила. Вот слушай: в той комнате он нажал мне на плечи и усадил на диван. Я все продолжала говорить и вдруг почувствовала, как его рука легла мне на колени. Я отодвигалась, а он все налегал на меня и уже гладил меня под юбкой. Когда он придавил меня, я боялась, что закричу. Я извернулась и хотела укусить его руку. Тогда он встал и приказал: снимай трусы! Если будешь ласковой девочкой, я тебе все устрою. И еще сказал, если я не сделаю того, что он хотел, то я поеду в Магадан и никогда оттуда не вернусь. У меня не было времени думать, не было выбора, я понимала, что оказалась полностью в его власти. Полностью. Ты понимаешь? Я не хотела, чтобы он раздевал меня своими лапами. Он сидел и смотрел, как я сама раздевалась… Прости меня, что я тебе все это говорю… Я сама легла на тот диван, отвернулась и закрыла глаза, чтобы не видеть его. Он хотел меня целовать, но я не далась. Тогда он стал делать со мной все, что хотел. Он играл мной, как игрушкой. Я была в шоке — я ничего не понимала. Ведь я была абсолютно невинной, я была недотрогой. Девчонки в институте говорили о разных способах любви, но я даже слушать не хотела. И вдруг мне пришлось вытерпеть так много сразу — от мужчины, который меня насиловал. Он делал все-все. А когда кончил, то пошел в кабинет и переписал мне распределение на Петрозаводск. И сказал: если придешь еще, то могу переписать на Москву. Но я ничего от него не хотела. Я бродила по улицам, не хотела идти домой. Я была такая несчастная и все думала: почему мне пришлось испытать это? Ведь если бы я не была еврейка, то меня не стали бы загонять в самый дальний угол, как крысу. Значит, еврейку можно насиловать, можно делать с ней все?.. Мама ждала, и когда узнала, что мы поедем в Петрозаводск вместо Магадана, она сказала: какой хороший человек этот начальник, надеюсь, ты его поблагодарила. Я чуть не сказала ей, что очень хорошо его поблагодарила…

Помолчав, она продолжала:

— Ну, а сегодня, сегодня я хотела посмотреть в лицо этого негодяя — как он встретит меня? Я хотела, чтобы он знал, что я замужем, что он не изуродовал мою жизнь. Поэтому и сказала, что ты мой муж. Ты не сердишься? В общем, по-настоящему, я сама даже не знаю, чего я хотела. Ну а он прикинулся, что не помнит, и опять перехитрил меня.

Она плакала. Я вытер ее слезы платком.

— О, я испачкала твой платок! Ты правда не сердишься?

Теперь ее платье взбилось так высоко, что обнажились все бедра. Она придвинулась:

— А знаешь, почему я тебя просила повезти меня?

— Наверное, потому, что у меня есть машина.