Владимир Голяховский - Русский доктор в Америке. История успеха

Сын продолжал свои ежедневные длинные прогулки по городу, но теперь уже и подрабатывал, помогая разгружать товары у магазинов. Парень он был здоровый, его охотно нанимали на час-два, платя $20–25. А через две недели он нашёл постоянную работу подсобного рабочего на часовой фирме, за $110 в неделю. Как он был горд!

И одновременно подал документы в Хантер-колледж, на Парк-авеню. Этот колледж принадлежал штату Нью-Йорк, поэтому обучение для жителей штата там стоило дёшево, что и определяло выбор. Мы с Ириной в его решения теперь не вмешивались: довольно мы пестовали его в Москве — пусть в Америке приучается к самостоятельности. Но помогать мы ему, конечно, будем всегда.

Я занимался на языковых курсах в послеобеденное время, а по утрам готовил домашние задания и ходил оформлять в НЙАНА и иммигрантских учреждениях документы на нас и на родителей. Они недолго прожили у Любы: вернулась из госпиталя её сожительница, и они вынужденно переехали в нашу гостиницу. Теперь приходилось думать о двух квартирах — для них и для себя, и чтобы были близко друг к другу. Состояние здоровья отца ухудшалось, его надо было возить к докторам, получать лекарства. Во всём этом приходилось помогать маме. Она по-прежнему с энтузиазмом и вкусно готовила для всех нас, а я закупал и приносил продукты. В общем, моя жена и сын работали и зарабатывали, а я становился тем, что когда-то в России называли «кухонным мужиком», — подсобником.

Уже более трёх месяцев мы жили по гостиницам в постоянном общении с беженцами, это утомляло всех, а особенно Ирину. Да и платить за наш двухкомнатный номер было дорого. Теперь определились места Ирининой работы, учёбы сына и моих языковых курсов — всё это было в средней части Манхэттена. Мы трое ходили до этих мест пешком, экономя на транспорте $3 в день. В месяц это уже получалось $90 — большая экономия. Ясно, что уезжать из Манхэттена нельзя, надо селиться где-нибудь в районе нашей гостиницы. Но район этот был дорогой, беженцы в нём вообще на селились. С нашими финансовыми возможностями снять квартиру здесь было трудно, хорошие стоили по $350–450 и больше в месяц, а за меньшие деньги были только квартиры в трущобах, с соседями-наркоманам и, бандитами и проститутками. Поселиться там означало бы моральное и даже физическое самоубийство. Мы и так жили в постоянном психологическом шоке от нового окружения, от непривычного перенасыщения улиц тревожными сиренами полиции, пожарных машин и машин скорой помощи.

И как раз однажды вечером в доме напротив разыгрался громкий скандал, из окна раздавались крики на всю улицу, а потом воздух прорезал дикий, отчаянный женский вопль, вслед за которым раздался глухой стук. Это из окна высокого этажа была выброшена женщина. Загудели полицейские сирены, раздались выстрелы, собралась толпа. Бедная моя Ирина испугалась и была страшно подавлена:

— Нет, мы должны скорей переезжать отсюда, мы должны переезжать! — твердила она.

Я вышел на улицу, там собрались чуть ли не все наши беженцы и горячо обсуждали происшествие. Доминировал, как всегда, часовщик из Харькова.

— Что это за страна?! — кричал он. — Это же какие-то дикие люди! Преступники, сплошные преступники! Каждый день грабежи и убийства, убийства и грабежи.

— А что, у вас в России не было преступности, а? — иронически спросил Берл.

— Была, конечно. Но не столько же! Вот — убили женщину. А завтра в газетах будет и про другие убийства тоже. Это же с ума сойти — читать про это каждый день.

— А про что там писали в газетах в вашей России, а?

— Ну, там такое писали, что никто читать не хотел, — усмехнулся часовщик.

— Ну, например, про что?

— Про социалистическое соревнование писали, про перевыполнение планов, про производственные успехи — всё как страна процветает… Враньё одно писали.

— А про лагеря ГУЛАГа в газетах писали?

— Нет, про это, конечно, не писали.

— А представьте себе, если бы в ваших русских газетах писали про каждого арестованного КГБ, что тогда было бы, а?

— Ну, тогда бы им не хватило страниц.

— А что, государственная преступность лучше частной?

— Я не говорю — лучше. Это разные вещи. Здесь страшно выйти на улицу.

— Ну, а там людям страшно было оставаться дома: приходили кагэбэшники, забирали людей по ночам, выволакивали их из постелей. И потом они пропадали навсегда.

— Ну, это было давно — при Сталине.

— А потом стало лучше?

— Во всяком случае, так уже не сажали.

— Тогда почему вы уехали из Союза?

— Дурак был, вот почему! — обозлился собеседник. — Все евреи стали говорить: надо ехать, надо ехать! И мои дети тоже: евреям надо уезжать, евреям надо уезжать… Ну вот — они поехали, а я за ними, из-за жены. Она стала плакать, — он плаксиво передразнил, — «не буду жить без детей». Ну, вот и уехали. А знали бы, какие вещи мы там оставили, какой серьвиз! А что меня здесь ожидает? Где я куплю такой сервиз, я вас спрашиваю?

— Получите работу, начнёте зарабатывать, помалу, помалу всё будет о’кей. Купите себе дом, купите мебель и сервиз купите. Это Америка.

— Америка, шмамерика!.. Если бы знал, ни за что не поехал бы сюда. Что это за страна?! Что это за люди?! Это какие-то дикие люди здесь!

Берл отошёл от него и махнул рукой.

— Он же совсем больной человек, — сказал он мне и показал на голову. — Но поверьте, как только он станет зарабатывать, так заговорит совсем по-другому: ему всё будет нравиться. Я уже видел таких. Надо помалу, помалу.

Я обратился к Берлу за советом:

— Как вы думаете, реально ли найти приличную и недорогую квартиру где-нибудь в этом районе?

— В этом районе — а почему нет? Всё можно, это Америка. Надо только знать подходящих людей. Какие у вас отношения с мистером Лупшицем?

— Кажется, хорошие. Если ему верить, он говорит, что может всё для меня сделать.

— А, конечно, знаете, он кое-что может… но надо быть осторожным. Поговорите с ним. Я слышал, что в доме неподалёку освобождается квартира. Он может помочь — он знает владельца того дома.

В ближайшую субботу я пошёл в синагогу, чтобы повидать мистера Лупшица. Он был на своём обычном месте и молился, слегка покачиваясь. Я накинул талес и встал рядом. Он кончил молиться, и я сказал ему тихо:

— У меня есть к вам деловой разговор.

— Говорите, я слушаю.

— Но в синагоге… лучше выйдем.

— Вы ничего не понимаете, синагога — лучшее место для любых дел.

Я осторожно оглянулся, все молились и не обращали на нас внимания.

— Мне нужна квартира где-нибудь в этом районе.

— Нужна, так будет. У вас есть деньги?

— У меня есть кое-какие драгоценности.

Он сразу закрыл свой молитвенник:

— Какие?

— Часы с брильянтами, старинные. Хорошая работа.

— Вы их принесли? — покажите.