Владимир Голяховский - Русский доктор в Америке. История успеха

И еще оказалось много физиологических и психологических вопросов, а также по сексу и сексопатологии: про мужской и женский оргазм, про сексуальные фантазии, про зоны и способы сексуального возбуждения. Они, может, и важны в определённых разделах медицины, но не для обычного клинициста, как я. Эти вопросы ставили меня, зрелого мужчину, в совершенный тупик. Например, спрашивалось: в какой позиции женщина получает большее сексуальное удовлетворение? На выбор давались всевозможные позиции партнёров. В моих воспалённых спешкой мозгах пробегал и собственный опыт, и литературные данные. Но чёрт его знает — какая же из позиций? Не помню, что я ответил, но, забегая вперёд, скажу, что правильным был ответ: когда женщина находится наверху мужчины. Вот тебе на! — я и до сих пор не уверен, что это так. Но ни рассуждать, ни ухмыляться тогда я не мог: правильный ответ — единственное, что мне было нужно для сдачи экзамена.

Потеряв драгоценные минуты, я пытался навёрстывать на клинических и теоретических вопросах. Дело как будто стало выравниваться. Но — другая преграда: пошли серии так называемых вопросов на соответствие. В этих случаях давалось сразу 10–12 коротких вопросов, и за ними следовали, тоже подряд, приблизительно столько же ответов. Задача была — дать каждому вопросу соответствующий ответ. Разброс в тематике был по всей медицине. Несколько ответов могли быть и лишними. Технология в этих разделах была такая: читай первый вопрос — просматривай подряд все ответы — выбирай один соответствующий; читай второй вопрос — снова читай все ответы и выбирай соответствующий. И так всё до конца. А когда всё ответил, то могли оставаться два-три лишних ответа, которые ставились не иначе, как для того, чтобы сбивать экзаменующегося: проверка на точность знаний.

И опять я завозился, подбирая соответствующие ответы. К перерыву у меня было недокончено много вопросов, на которые я судорожно написал ответы наобум. А в перерыве — сплошной встревоженный шум в толпе: все обсуждают, спорят, доказывают, расстраиваются. Я на этот раз и радуюсь, и расстраиваюсь: кое-что ответил правильно, но кое-где сделал ошибки. На удивление спокойней других была Тася. Она даже говорила:

— Знаешь, кисанька-лапушка, мне на этот раз вопросы показались не такие трудные, как на прошлом экзамене. Мне даже хватило времени проверить все ещё раз.

— Вопросы нетрудные? — удивлялась психиаторша. — Может, тебе они лёгкие, а я таких трудных вообще не помню!

Но для меня на этот раз экзамен был действительно легче — я понимал больше и отвечал точней. Но всё же чувствовал, что моих знаний ещё недостаточно. И много вечеров потом мы с Ириной гуляли вдоль Центрального парка, и она терпеливо выслушивала, как я опять взвешивал мои шансы, вспоминая и обсуждая вопросы и ответы. Я всё-таки предпочитал сильно её не расстраивать и не высказывать все сомнения до получения результата.

Я возобновил свои занятия и нарисовал для себя ещё больше рисунков по многим разделам медицины — это помогало мне удержать всё в зрительной памяти. Фактически я нарисовал чуть ли не всю медицину и потом много лет показывал эти рисунки своим коллегам, некоторые делали копии с них, чтобы по ним заниматься. Кое-кто советовал мне издать их отдельной книгой. Но в Америке по каждому вопросу издаётся так много книг, что мне не было смысла ставить перед собой ещё и эту задачу. Пока что я решил возобновить свои передачи на радиостанции «Свобода» и позвонил редактору Мусину. Он встревоженно сказал:

— Старик, знаешь, что у нас случилось? Таня умерла.

— Как — умерла?.. От чего, когда? — я опешил.

— Это случилось на прошлой неделе, совершенно неожиданно. Она дома принимала ванну и случайно в ней утонула. Её нашли мёртвой.

Абсолютно обескураживающая новость: красавица Таня, трагическая фигура иммиграции, умерла! И при каких-то совершенно странных обстоятельствах… Когда я пришёл на радиостанцию, Мусин рассказал некоторые подробности:

— Понимаешь, удивительно то, что она принимала ванну совершенно одетая, в своём халате. Зачем это?

— Так это же самоубийство!

— Ты так думаешь, старик? Почему?

— Конечно, самоубийство. Поверь мне: я видел достаточно самоубийц на своём врачебном веку.

— Ну, не может быть…

— Но кто станет принимать ванну в халате? Особенно если она была дома одна.

— Может быть, ты и прав. Только — трудно поверить. Говорили, вскрытие показало, что она была пьяна в момент смерти, и даже нашли какие-то наркотики в её организме. Она была какая-то странная в последние дни, рассеянная, беспокойная.

— Она готовилась к самоубийству, она думала об этом все те дни. Поэтому и странная.

— Ты так думаешь? Может, ты и прав.

— Слушай, когда она в последний раз села в ванну, то знала, что её найдут там уже мёртвой. И ей не хотелось, чтобы чужие люди видели её тело голым. Именно поэтому она и села в ванну в халате.

— Может, ты и прав, — повторял он.

Тут вошла в студию её бывшая подруга и сердито вступила в разговор:

— Это всё её муж виноват. Она мне на него жаловалась уже давно. Он такой подонок!

— Где он был в тот момент? — спросил я.

— Его дома не было, когда она умерла. Но потом полиция допрашивала его и даже, кажется, держала несколько дней под подозрением. Однако ничего определённого не установили, — сказал Мусин.

— А я вам говорю, что это его вина, — настаивала подруга. — Если бы вы знали, какие ужасные вещи она про него рассказывала! Я не хочу это повторять, чтобы не оскорблять память моей покойной подруги…

Приблизительно через полгода-год в газетах было сообщено, что муж покойной Тани, Юрий Б. найден в своей квартире убитым выстрелом в голову. Убийство не было с целью ограбления: в доме нашли $10 000 и — никаких следов сопротивления. По сценарию это было типичное для мафии наказание, устранение с дороги. И это косвенно проливало свет на то, почему Таня решилась на самоубийство: она могла подозревать, что устранение убийством — достойная с ним расплата, а может быть — и с ней. И решила устраниться сама.

И теперь, описывая эту трагедию почти через двадцать лет, я тоже чувствую, что нарушаю тайну красавицы Тани. Но я хотел показать, кого куда приводят пути иммиграции.

Я получил письмо от д-ра Ирвинга Куппсра, нейрохирурга с мировым именем.

На шикарном бланке с названием «Институт медицины и гуманизма», с изображением Атланта, поддерживающего земной шар, он писал, что прочел мои статьи в журнале «Медицинская экономика» — «Социализированная медицина в Советском Союзе», они ему понравились и навели на мысль организовать международный симпозиум по проблемам социализированной медицины в России и в других странах. Он приглашал меня выступить докладчиком на этом симпозиуме, который будет организован следующей зимой в городе Неаполь (Naples) во Флориде; мне будут оплачены всс расходы по поездке и обещан гонорар $1000. Для знакомства и обсуждения д-р Куппер приглашал меня приехать в пригород Нью-Йорка городок Валхалла, там при Нью-Йоркском колледже медицины располагался Институт нейрохирургии, директором которого он и был.