Василий Ардаматский - Две дороги

Дружиловский немедленно доложил об этой встрече немцам и спустя неделю с разрешения доктора Ротта принес Душену свою статью о грязных делах польской разведки. Ничего особенно важного в ней не было, однако проскальзывали намеки, будто автор знает гораздо больше, а сейчас делится с читателями лишь малой толикой.

У доктора Ротта расчет был такой: не заволнуются ли, прочитав эту статью, в польской разведке и не решат ли снова приголубить своего беглого агента? Если это случится, Дружиловский станет очень полезен в качестве информатора, а потом к нему можно будет пристегнуть и его жену.

Одновременно доктор Ротт решил получше прощупать и самого Дружиловского. Это было поручено русским агентам, князю Оболенскому, который, как выяснилось, знал Дружиловского по Ревелю, и Андреевскому, содержавшему в Берлине «Бюро газетных вырезок». И вот спустя несколько дней у Дружиловского на улице произошла «случайная» встреча с Оболенским.

Подпоручик хорошо его помнил по ревельским кабакам — князь явно волочился за Юлой.

Сейчас Оболенский выглядел вполне респектабельно. На нем был хороший светло-серый костюм, на голове — соломенное канотье, в руке трость с набалдашником слоновой кости в виде бульдожьей головы.

— Бог мой, кого я вижу! — князь распахнул руки, точно боялся, что Дружиловский пройдет мимо. — Здравствуйте! Здравствуйте! Гора с горой не сходится, а русские люди всегда сойдутся! Как я рад! Читал, читал вас в нашей здешней газете, но не думал, что вы в Берлине! Ничего хорошего я от поляков никогда не ждал! Ваша статья подтвердила мое мнение! Но бог все-таки есть, и он надоумил меня избрать для утренней прогулки именно эту улицу! Замечательно! Великолепная удача!

Дружиловский слушал князя, натянуто улыбаясь, — с чего бы это он так возрадовался? Но его сиятельство и в Ревеле славился своей болтливостью и даже имел прозвище «голубой тетерев».

— Как поживает ваша красавица жена? — не умолкал Оболенский. — Ах, ее нет в Берлине? Какая жалость! Она могла бы украсить этот скучный город. Она истинная русская красавица, какими славен наш Петербург.

Князь еще долго говорил, и Дружиловский мало-помалу успокоился и даже спросил, не может ли князь найти ему хорошую работу...

Оболенский оглядел его с ног до головы и сказал:

— Что значит могу? Я счастлив помочь вам. Сейчас же! Но, миль пардон, вы одеты не для хорошей работы...

— Увы, мой гардероб достался полякам, — грустно улыбнулся Дружиловский.

Князь посмотрел на часы и решительно взял его под руку.

— Идемте! Я сведу вас к одному замечательному человеку, нашему соотечественнику. Он как раз ваш коллега по газетной части и добрейшей души человек. Я уверен, он поможет вам. Это истинно русский человек, идемте к нему, идемте.

— Я его не знаю? — осторожно спросил Дружиловский.

— Вряд ли. Это Николай Михайлович Андреевский. До революции у него с военными не было никаких связей, а из России прямо сюда он бежал еще при Керенском. А вообще-то он историк, вел курс в Смольном институте. И возможно, именно знание истории помогло ему понять раньше других, что России уже нет. А вы-то, вы-то, помнится, хлебнули горя и в красном аду. Но зато теперь вы можете считаться специалистом по большевикам. Вы же их видели, не так ли?

Вскоре они подошли к скромному двухэтажному дому.

Андреевский — маленького роста, сухонький, очень подвижный, седой, но с моложавым розовым лицом — провел гостей в большую комнату, весь пол которой был усеян обрезками газетных полос. На двух столах возвышались вороха газет и журналов, среди которых Дружиловский не без удивления увидел названия большевистских газет «Правда» и «Известия».

— Милейший Николай Михайлович, я привел к тебе симпатичнейшую личность, — журчал меж тем Оболенский. — Между прочим, в Ревеле он тоже занимался газетой. Не так ли, Сергей Михайлович, было ведь и такое?

— Да, я издавал в Ревеле бюллетень, — скромно подтвердил Дружиловский.

— Ну вот видите? — продолжал князь. — Я же знал, кого и к кому веду. А Николай Михайлович занят потрясающе интересной работой, он разработал теорию о том, что большевики в России неизбежно подорвут сами себя. Ведь так, Николай Михайлович?

— Похоже, — снисходительно улыбнулся Андреевский.

Он действительно оказался добрейшим человеком, предложил Дружиловскому сотрудничать в его бюро, подарил ему свой совсем еще хороший костюм.

Андреевский доказывал неминуемую гибель большевизма в России с помощью газетных вырезок, в которых говорилось о всяких неполадках в советской жизни. Вырезки переводились на немецкий и французский языки и в копиях рассылались правительствам, политическим деятелям европейских стран и редакциям газет.

Дружиловский помогал делать вырезки и вести картотеку, работа ему нравилась, снова казалось, что он занимается настоящей политикой. Спал он на газетах в той же комнате, где они работали, но он был счастлив, что вырвался из ночлежки...

«Случившееся со мной в Польше вы уже знаете, но все хорошо, что хорошо кончается. Спасибо за предупреждение, я и сам понимаю, что, находясь здесь, мне нужно остерегаться поляков. Однако эта ситуация не так уже тревожна — в конце концов, они, не имея против меня своих данных, поверили мне и просто выслали меня, а то, что будет здесь моим прикрытием, только подтвердит мое алиби. Так что, не стоит ли мне при необходимости пойти на сближение и с ними?

Продолжаю ориентироваться. Здесь оказался мой давний знакомый по Белграду, морской офицер Павлов, который возглавляет какое-то объединение русских офицеров. Встретил он меня очень дружелюбно. Зовет работать с ним, но я пока держусь пассивно и даю ему понять, что могу устроиться где-то еще. Когда я спросил, не лучше ли мне обосноваться в Париже, он сказал: «Неужели вы не понимаете, что Германия сейчас единственный удобный плацдарм для политической борьбы во всемирном масштабе?» И далее: «Именно здесь сейчас концентрируются самые активные политические силы Европы и даже Америки, и именно здесь сейчас заквашивается будущее Европы с нашей с вами России». В порядке примера рассказал, что он знаком с каким-то поляком, который занимается здесь ни более ни менее как вовлечением Америки в войну против Советского Союза. Павлов убежден, что все решается здесь, а не в прогнившем Париже, где собрался весь балласт России. Любопытно, что Павлов брезгливо относится к деятельности в Германии иностранных разведок, но все же считает это частью общеполитической борьбы, в которой себе он отводит некую более возвышенную роль.

Организация, которой руководит Павлов, называется «Братство белого креста». В нее входят офицеры главным образом аристократического происхождения. Политическая программа братства пока мне не совсем ясна, но в главном она, конечно, контрреволюционная. Это только одно из русских объединений, имеющихся в Берлине.