Василий Ардаматский - Две дороги

Взяв с помощью Дружиловского работу шайки под контроль, Зиверт продумал технику сбыта долларов в Польшу. Раз в неделю один из его сотрудников с аккуратным чемоданчиком выезжал в Данциг, где его точно с таким же чемоданчиком ждал верный человек из Варшавы.

Вот уже три месяца дело процветало: Зиверт с компаньоном заработали по десять тысяч марок. Таких денег в руках Дружиловского еще не бывало. Он уже мечтал, как огребет тысяч сто, а то и двести, и пустит их в солидное коммерческое дело. Мечта о богатстве оставалась для него самой заветной, он понимал волшебную силу денег.

Эту субботу он назначил себе заранее, думал о ней — «моя суббота», она была для него как пробный глоток той жизни, о которой он мечтал. Деньги есть, а за них Берлин может дать все, что твоей душе угодно. Он считал, что заслужил право на такой праздник. Ожидание омрачалось только воспоминанием о поляках. Перацкий словно забыл об удачном «советском документе» для Америки и требовал от него невозможного — проникнуть в советское посольство. На каждой встрече Перацкий опять изощрялся в ругани и угрозах, и подпоручик попросту не пошел на последнюю встречу, мысленно послав поляков ко всем чертям. Бешеные деньги придавали ему храбрости.

Его суббота настала... В конце дня он отправился в знаменитый парикмахерский салон на Курфюрстендам, где специально дождался французского мастера «мсье Раймонда».

— Нельзя ли из меня сделать француза? — сказал он мастеру заранее приготовленные слова.

— О! Мне почти ничего не надо делать! — воскликнул мсье Раймонд, восхищенно разглядывая в зеркале своего клиента. — Разве только несколько штрихов, если позволите.

Дружиловский благосклонно разрешил.

— Усики следует чуть поднять, чтобы приоткрыть ваши прекрасно очерченные губы, — ворковал мсье Раймонд, мягко касаясь пальцами его лица. — К поцелую первыми приходят губы, а потом уже усы. Но ни за что — вместе! — воскликнул он с испугом, очень серьезно. — И брови... брови... они должны говорить многое.

На эти несколько штрихов ушло более часа.

Приятно горело лицо после бритья, припарок и легкого массажа, густые черные волосы с модным боковым пробором блестели, усики изящными черными стрелками спускались от ноздрей к уголкам рта, а брови, подбритые с изломом, придавали лицу выражение задумчивого удивления и скорби...

Дома он переоделся. Светло-серый смокинг и узкие синие брюки со штрипками он сшил у хорошего портного еще на прошлой неделе. Лаковые туфли-джимми купил в самом дорогом магазине на Фридрихштрассе. Все было продумано и приготовлено заранее, все, вплоть до синего платочка в кармашке смокинга. Он решил, что пойдет один — это интереснее, это вызовет любопытство.

Когда стемнело, он вышел из своего дома на Пассауэрштрассе — теперь он снял квартиру именно здесь, где жили люди с деньгами. Площадь Виттенберга уже сверкала огнями ночной рекламы. Не задерживаясь здесь, он по Таунцинштрассе вышел к кирке Гедекнисс. Здесь было местечко встреч и вечерних прогулок богатой публики. Постояв в гордом одиночестве и будто сотворив молитву перед серой островерхой громадой церкви, он быстро направился к стоянке прокатных автомобилей на Кантштрассе. Выбрав машину побольше и поновее, он назвал шоферу номер самого шикарного дома на Фридрихштрассе — это тоже заранее приготовленный номер для шофера и для уличных зевак. Когда автомобиль остановился и шофер, быстро обежав автомобиль, открыл перед ним заднюю дверцу, он царственно сошел на тротуар и немножко громче, чем надо, приказал:

— Ждите.

Не торопясь он вошел в подъезд, поднялся на бельэтаж, постоял там минут пять и затем вернулся на улицу. Шофер бросился открывать ему дверь, а он стоял перед машиной, нервно теребя пальцы белой перчатки и упиваясь тем, как смотрит на него улица. Все происходило именно так, как он думал.

— Ресторан «Медведь», — бросил он шоферу, откидываясь на мягкую спинку сиденья. Машина мягко взяла с места и осторожно влилась в поток вечернего движения. Все, все шло как задумано.

Это тоже заранее продумано — сначала именно в «Медведь». Там официантами работают русские офицеры с известными дворянскими фамилиями. Вдруг окажется среди них знакомый?.. А за столиками можно увидеть некогда грозных царских генералов и известных русских политиков. Он им покажет, как тут, в Берлине, живет плебей — сын рогачевского исправника...

Метрдотель — тучный, седой, важный, в Петрограде он был хозяином нескольких ресторанов — провел его к столику, хотел позвать официанта, но Дружиловский сказал:

— Одну минуточку. Я хочу посоветоваться именно с вами. Я здесь первый и, возможно, последний раз. Там, где я живу постоянно, ходят легенды о вашем «Медведе». Я хотел бы проверить их реальность. Давайте условимся: организуйте мне этот вечер так, как вы сделали бы это для себя.

Наклонясь к нему, метр сказал с улыбкой:

— Не рекомендую. У меня больная печень. Я просто сделаю все, чтобы вы еще посетили нас. Скажите мне только две вещи: склонны ли вы хорошо покушать и что вы будете пить?

— Очень даже склонен покушать, склонен и хорошо выпить, но не напиваться, это не в моих правилах.

— Все ясно... все ясно... — понимающе кивал метрдотель. — Нет ли каких пожеланий... так сказать, особого свойства... — еще ниже наклонился он.

— Нет, — резко ответил Дружиловский, и метр, сделав постное лицо, удалился.

Загремел, завыл джаз-банд. Давно задуманный спектакль продолжался. Его обслуживали два официанта, оба русские, в летах и, судя по всему, весьма интеллигентные господа. Он не отказал себе в удовольствии думать, что оба они в прошлом полковники.

В ожидании, пока принесут еду, он смотрел, как на площадке для танцев, сбившись в кучу, фокстротировали пары, там в свете прожектора сверкали драгоценности — фальшивые или настоящие, поди узнай, — мелькали яркие платья, светились белые манишки.

После жареного цыпленка с белым рейнским вином он стал присматриваться к дамам. Ему очень приглянулась молоденькая блондиночка, сидевшая недалеко с кавалером, который годился ей в отцы. Дружиловский не спускал с нее гипнотизирующего взгляда. Ее старец, конечно, не сможет осилить все танцы, и тогда он подойдет и пригласит блондиночку... А там... Чем черт не шутит, когда старый бог спит...

Немного волнуясь, он снова ловил ее взгляд, как вдруг на его плечо опустилась чья-то рука.

— Дружиловский! Ты?

Он оглянулся — перед ним стоял во весь свой богатырский рост поручик Кирьянов, его сокурсник по гатчинской школе, сын богача, красавец и острослов.

— Ну он! Конечно же, он! — громким басом продолжал поручик. — Так здравствуй же, брат по оружию! Здравствуй!

Рука у него была горячая и влажная, лицо красное, потное, он был порядком навеселе. Не спрашивая разрешения, он взял свободный стул от соседнего стола и сел рядом с Дружиловский. Одет был поручик неважно, худой, глаза опухли, и мысль, что этот богатый красавчик, которому он некогда так завидовал, теперь позавидует ему, доставила Дружиловскому удовольствие.