Василий Бетаки - Снова Казанова (Меее…! МУУУ…! А? РРРЫ!!!)

Чурилин тут же вылез от Сусанны и снова полез к Майе, а я опять к Женьке – на сей раз под одеяло. Потом мы с ним поменялись. Маленькая Женька очень понравилась нашему толстяку, а меня тянуло к мягкой, гибкой, горячей и уже по-женски настоящей Майе… С ней было почти так же хорошо, как с. (Я держал себя за язык: не проболтаться бы!)

На следующую ночь мы позвали ещё и Вовку, его обучала Тася, самая темпераментная из девчонок. Все это происходило тоже без одеяла – довольно долго и очень шумно!

Она вертела его, как хотела! Да еще командовала по ходу дела, не стесняясь, прямыми и запретными словами… «Приличных» слов никто из нас, понятно, не знал (да и есть ли они по- русски?), так что слышны были одни матюги, только очень ласковым громковатым шепотом…

Следя не столько за Вовкой, сколько за гибкой и по-взрослому изобретательной Тасей, зрители так напряглись, что стали тискаться, уже не разбирая, кто кого.

Когда же наконец увалень Вовка слегка завыл и тут же кулём скатился с неё, высокая и тонкая Тася приподнялась, оглядела всех медленно и, подмигнув мне, молча поманила двумя пальчиками…

Так оно и пошло. С тех пор и ночи не проходило, чтобы хоть двое из нас не проводили поздний вечер у девочек… А часто и все четверо.

Через неделю все привыкли ко всем, и все были всеми довольны.

А когда выдыхались и уже ничегошеньки не могли, начинали друг друга вслух обсуждать. Ничего не стесняясь, перечисляли все достоинства и недостатки каждого и каждой… Никто больше не укрывался одеялами, так что обсуждения эти уже на третий вечер наших игрищ были в буквальном смысле «не голословны». С демонстрацией по ходу разговоров…

Сложились характеристики: из девочек самая ненасытная – Тася, самая «мощная» – маленькая Женька, Сусанне было со всеми мальчишками очень радостно; а вот кругленькая, белокурая задумчивая Марина – самая нежная и самая любопытная, хотя и по натуре холодноватая, была первой в разговорах «на эти темы». А зато у Майи как подкатывало – так бесконечно долго длилось, только партнеры сменялись и сменялись.

Из мальчишек: Чурила – самый сильный и большой, Вовка – ласковый и долгий, про меня Тася заявила, что «Васьки хватит на всех нас», а про Мишку лукавая Сусанна выразилась точней всех: «Мне он лучше всех – как моторный катер, до чего же быстрый!».

Трудно теперь поверить в эту полудетскую ненасытность! Десять сорвавшихся с цепи подростков, вдруг понявших, что запретов-то на самом деле нет, и уж «экспериментировавших», как только подсказывали друг другу все десять распалённых воображений и едва созревших тел…

И вот с тех пор не было у меня сомнений, что какие бы строгости ни выдумывали «взрослые», будь они хоть воспитателями, хоть политиканами, хоть церковниками хоть просто агрессивными обывателями, ничего им не поделать с теми, кто так рано понял, что все запреты – враньё!

Странно, никто из нас, кажется, не думал про то, что от этого иногда бывают дети… А когда кто-то из мальчишек робко раскрыл рот на эту тему, Тася, которая ещё весной, видимо по воскресеньям, набралась опыта с кем-то взрослым вне стен детдома, тут же сказала: «На больших дорогах трава не растёт». И верно, всё у всех обошлось. Может, и правда от калейдоскопической ежевечерней смены партнёров? А вот случись что? Что бы было? И подумать страшно…

Ни я, ни остальные трое ребят, ни разу не слышали слова «нет» от наших девочек, даже в «запретные» дни, как, впрочем, чуть позже почти никогда не слышали отказов и от женщин самого разного возраста, с которыми нагло и быстро знакомились в городском саду.

Не услышал я отказа и от собственной тётки…

Когда на воскресенье меня отпускали к бабушке, я обычно ночевал в комнате у тетки Муры. Она была чуть старше моего отца, и ей было тогда лет 56-57…

Она была даже не очень толстая. Но вот. Где только она лифчики такие гигантские добывала! Я давно не раз их разглядывал на спинке стула… А запах от них.

И вот однажды, когда она, раздеваясь, осталась в трусах и лифе, и произнесла своё обычное «отвернись», я вдруг буркнул «неее!» и на неё уставился. После «инициации» с Ниной прошло уже больше месяца, да и с девочками всё началось дней десять тому назад, так что за этот срок я здорово обнаглел. И любопытство грызло: а как ведёт себя не девчонка, а почти старая баба? Ну так вот я и буркнул «нее-е».

«Отвернись, ведь напугаю!» – весело сказала она, не снимая лифчика. «Не напугаешь, наоборот!» – шепнул я. Она пожала плечами и сняла лифище. Волны грудей так и хлынули вниз… «Так что это значит, наоборот?» – потянулась она за ночной рубашкой. Я не ответил, но и не дал ей взять рубашку: подскочил без слов, протянул ладони, и они утонули в теплом, мягком…

«Да ты что, – я ж тебе тетка!». Однако, рук моих от себя не отняла; украдкой глянула на мои очень торчащие спереди трусы и медленно, нерешительно притянула меня к себе. Я потянул вниз трусы. Она еще раз пробормотала «да ты что!», но уже так, для порядка, – и я это сразу понял. А когда я слегка нажал на неё, чтоб она легла, услышал сказанное очень тихо, прямо в ухо: «Не так: на спине, боюсь, не получится… Живот всё же».

Она встала на кровати на колени, плечи оказались низко-низко на подушке… Я смотрел на ее спину, на всю, от шеи и седых стриженых кудрей и до гладких бёдер, очень белых, вдвое шире меня… А талия-то вот! И складок никаких! Тугая вся… Плотная под ладонями.

«Быстрей, быстрей!» – повторяла она, как бы задавая ритм… – и эта бурная радость пожилой женщины настолько меня захватила, что я только замер на несколько секунд, – и уже собрался снова всё повторить!

– «Ну и разбуянил ты меня!», – проговорила она прерывисто, в самое ухо, и с этими словами перевернулась на спину, подвинулась на край кровати – поперёк: «Вот так, кровать-то высокая, ты слезь, стоя встань, – наверно, так и на спине всё-таки получится. Хочется очень на спине-то…»

Через минуту-другую все началось снова, и ещё сильней – застенчивости уже никакой не было.

«Ой, как давно… как давно!» – заулыбалась она потом, отдышавшись и гладя меня, как в детстве, по голове.

«Почему давно?» – спросил я.

«Да дядя Миша, сам знаешь, всё на охоте – на работе, и астма его давит. А может, неинтересно стало… Как приезжает, всегда в своей комнате. Он, короче говоря, уже лет десять – ничего, хоть и моложе меня на два года…»

Через несколько минут мы всё повторили, и опять так же – она на спине, ноги у меня на плечах, а я, стоя перед кроватью, и руки надо было широко разводить…

Часа в четыре утра наконец заснули, каждый в своей кровати, хотя я и просил спать вместе, – нет: а вдруг Витька зайдёт? Вот стыда-то!