Василий Бетаки - Снова Казанова (Меее…! МУУУ…! А? РРРЫ!!!)

И вот этот член партии, этот «Штирлиц задолго до Штирлица», как позднее сказал о нём всегда высокопарный Евтушенко, жил под одним личным лозунгом: «Нет, чёрт побери, разве я за это воевал?»

Игорь Ринк и привёл меня в литкружок при Ленинградском отделении издательства «Молодая гвардия», которым руководила тогда редакторша издательства, блестящий знаток всей русской поэзии Маргарита Степановна Довлатова. Этот кружок назывался «центральным объединением молодых писателей».

У Маргариты Степановны были два племянника: старший Боря, впоследствии режиссер и авантюрист, не раз сидевший за мелкую уголовщину, и «маленький» Сережа [24] [24] Это по возрасту: ведь Сережа и тогда был немалого роста. , позднее писатель Сергей Довлатов. Тогда мы и познакомились. И не одну смешную и злую эпиграмму на разных литераторов вместе с Серёжей «запустили в эфир».

Большая же часть кружковцев были люди совсем недавно демобилизованные, ещё молодые, но крепко ударенные тем, что война прервала их жизнь, их планы, – всё то, что так необходимо в юности, отложилось у них на четыре, а то и на пять лет. Отсюда и разные комплексы, и жадное желание догнать [25] [25] «а потом в разноцветных нашивках Принесли мы гвардейскую стать, .и женились на разных паршивках, чтобы всё поскорей наверстать» - так писал А. Галич в знаменитой песне «Поколение обречённых». Песня эта, кстати, дала название его первой книге, вышедшей на Западе. .

Всё это понятно, но трудно было вынести то, что среди этих молодых писателей очень многие были не только бездарны, но и злостно безграмотны. Они пробивали себе дорожку вульгарной демагогией, с которой ничего нельзя было поделать: против лома нет приёма! Они напоминали всем, что происходя «от сохи и станка» и повоевав, они имеют право. И травили каждого литератора, в котором можно было заподозрить следы интеллигентности, а сами были в полной безопасности, ибо расхаживали по издательствам с толстыми пачками вырезок из дивизионных газеток. Ну как могли издательства отвергать эту графоманию? И издавали их наперебой. Только вот читать эту нетленку чаще всего было некому.

Вот один пример этой «классовой» борьбы за карьеру.

Звездой кружка был молодой военный врач Семён Ботвинник, только что выпустивший первую книгу. Книга его стихов, вышедшая в 1947 году, называлась попросту: «Начало». И поначалу (по «Началу») не только мне, но и другим, кто постарше, показалось, что появился крупный поэт.

Потом Ботвинник писал всё зауряднее и хуже, схалтурившись, по-моему, на «подстрочникоедстве», то есть на переводах существовавших и, главное, НЕ существовавших поэтов из так называемых «народов СССР».

Ну а по первой книге нипочём нельзя было заподозрить, что Ботвинник так скоро полиняет! «Начало» начиналось не ахти как:

И, наверное, половина стихов в этой книжке были обычно-казёнными, безликими, но мы, восемнадцатилетние (Т. Никитина, В. Британишский, А. Городницкий. Ф. Нафтульев и др.), не обращали на это внимания, ибо рядом с дрянью «сов, соц., и проч.», было у Семёна и такое:

В «Избранном» 1983 года автор умудрился испортить и забаналить и эти стихи. Зато обложка стала с золотым тиснением, только никто его давно уже не читает. Молодой дерзкий поэт 48 года к началу шестидесятых постепенно впал в государственно-партийно-промышленное косноязычие и стал неотличим от тех, кто за несколько лет до того его травил.

Но в конце сороковых, когда мы были уверены, что поэзия убита, появление первой книжки Ботвинника стало для нас праздником. А вот официально такое именовалось «нездоровый ажиотаж». Со всеми вытекающими последствиями.

На очередное собрание кружка пришел некто незаметный, безвозрастный, в тёмном костюме. Больше о нём сказать нельзя было ничего, этот человек вполне годился в шпионы: «примет особых» не наблюдалось. Отглаженный как на именинах, критик Аркадий Эльяшевич, известный среди молодых и немолодых литераторов, как «профессиональный» стукач, ссутулившись от почтительности, встретил этого незнакомца, усадил и как-то невнятно всем нам представил. Оказалось, что он из обкома комсомола [26] [26] Обычный в таких случаях на таких собраниях «псевдоним» гебешника. .

Довлатова сидела, уставившись в стол, и всё собрание молчала. Вид у неё был такой, будто это её, а не Ботвинника, «прорабатывают». Суетилась, вертясь на месте, решительная, резкая тощая и коротко стриженая Наташа Грудинина, недавно демобилизовавшаяся радистка и пулемётчица. Казалось, будь у неё тут привычное оружие, она его в защиту друга пустила бы в ход немедля!

Позднее, почти через двадцать лет, она с ещё большим рвением, но с таким же, к сожалению, нулевым результатом, кинулась организовывать защиту Иосифа Бродского. Навсегда осталась она «человеком со шпагой», как сама прозвала в шестидесятых нашего общего приятеля Михаила Глинку.

«Проработка» Ботвинника свелась к тому, что после нескольких дежурных слов гебешника о бдительности, выступил «молодой» пиит из того же «воевавшего поколения», Михаил Сазонов. Он поведал собранию о том, что когда на днях группа молодых, командированная (так он и сказал командированная) на экскурсию по Москве, в первый же день отправилась в мавзолей Ленина, Ботвинник пошёл в гости к Пастернаку, словно не знал, что Пастернак «враг народа», что он по собственным же его словам «выковыривает изюм из жизненной сайки». Через фразу Сазонов напоминал о том, что сам он, как рабочий, не позволит. Занятно, что в газетах, официально, Пастернака в тот момент как раз не клеймили. Его попросту приказано было не замечать.

Важный, недавно опубликовавший где-то два стишка, студент-юрист Юрий Голубенский кивал головой, надувал щёчки и картинно двигал по столу бежевую велюровую шляпу. Ему ужасно нравилось то, что Сазонов говорит, и завидовал он Сазонову, хотя тот ещё ни строчки нигде не опубликовал, но зато ведь Сазонов рабочий, а вот ему, Голубенскому, вечно надо стыдиться своего интеллигентского (да ещё и еврейского!) происхождения, которое закрывало в то время многие приманчивые дорожки.