Вячеслав Лебедев - Фрунзе

Кроме стихийных переселенцев, наделялись землей отслужившие свой срок солдаты.

Так было создано Семиреченское казачье войско по образцу Донского и Уральского. Не склонные к оседлости казахи и киргизы без особых возражений уступали пришельцам земли, близкие к рекам. Так и складывалось земледельческое население края.

Городское население формировалось несколько иначе. В Туркестан ехали чиновники, жаждавшие выдвинуться или разбогатеть, стремились дельцы- авантюристы, искатели легкой наживы. Они тяготели к крупным городам, таким, как Ташкент, Коканд… Недаром в ту пору с убийственным сарказмом заклеймил подобную публику великий русский сатирик Салтыков-Щедрин известным прозвищем — «господа-ташкентцы»!

Но и иных людей много попадало в Туркестан. Царское правительство направляло сюда не угодных ему лиц, высылало, особенно в Семиречье, граничившее с Сибирью, революционно настроенных студентов, интеллигентов, признанных неблагонадежными, поляков, причастных к восстанию 1863 года.

В небольшом домишке Василия Михайловича часто собирались друзья: доктор Поярков, учитель Свирчевский, садовод Фетисов, Илья Федотович Терентьев, жена которого была записана крестной матерью Миши.

Это были передовые по тому времени люди. Доктор Поярков занимался, кроме медицины, изучением древностей Семиречья. Учитель Свирчевский стремился сделать доступными для киргизов творения Пушкина, Гоголя, Толстого. Садовод Фетисов старался украсить город фруктовыми садами из яблонь, персиков, инжира, тутовника. По его почину на окраине Пишпека был заложен парк, ныне носящий название Карагачевой рощи, а одна из улиц, с двумя большими арыками, была засажена прекрасными белыми акациями. Они выросли в могучую густолиственную аллею и до сих пор остаются украшением города.

Когда друзья собирались небольшим своим кружком в домике фельдшера Василия Михайловича, у них всегда начинались интересные разговоры, к которым прислушивался и маленький Миша Фрунзе.

Доктор Поярков с увлечением и отличным знанием дела рассказывал о древностях края: о гигантских камнях с таинственными надписями, о башне Бурана, высившейся над степью к востоку от Пишпека и издалека видной караванщикам и пешеходам.

Стены этой башни хранили на себе древние клинописные письмена. Самый вид их уже говорил о том, как много эпох сменилось в долине реки Чу, где, по преданию, побывали даже отряды знаменитого полководца Александра Македонского.

Учитель Свирчевский с вдохновением декламировал Пушкина, Лермонтова, Некрасова — и новые впечатления западали в сердце мальчика.

Когда же Фетисов начинал мечтать о том, как все Семиречье будет превращено в цветущий сад, какие чудесные растения и плоды можно выращивать на богатейшей земле этих мест, это звучало для Миши как увлекательная сказка.

Интересны были беседы отца с его друзьями, но Миша был еще ребенком, и детский мирок его души не мог вместить всего, что он слышал.

Он рос, как все другие дети. Играл со сверстниками, купался в арыках, делал запруды, строил игрушечные глиняные домики, охотился за ящерицами на обширном пустыре [2] Сейчас этот пустырь — центральная площадь города Фрунзе с парком и зданиями Совета Министров и ЦК Коммунистической партии Киргизии. около дома, поросшем высокой полынью и солодковым корнем, резвился на стенах былой ханской крепости, насквозь пропитывался благодатным солнцем Семиречья.

Однако уже и тогда вместе с живительным, прекрасным воздухом Чуйской долины, вместе с горячими лучами почти никогда не закрываемого облаками солнца, вместе с прозрачной как хрусталь водой Аларчинки и Аламединки, на берегах которых Миша любил поддразнивать, расшевеливать сонных черепах, вместе со звуками заунывных киргизских песен, что доносились с предгорных троп, островосприимчивая психика мальчика впитывала нечто настораживающее, требующее если не немедленного осмысления, то по крайней мере запоминания — на будущее.

Это было смутное, далекое от ясности, но настойчивое ощущение национального и социального неравенства, насаждавшегося в крае царскими властями.

Формально «Белый царь» ввел в Туркестане, в степях его и горах, российское «право», свой, «императорский» суд, провозгласил ограждение личности от крепостнического рабства, феодальных расправ-самосудов, имущественного и земельного произвола. Коренные жители края могли обращаться за защитой к русским властям, могли даже просачиваться кое-где в ряды администрации.

Но в горах и степях по-прежнему беднота терпела от киргизской верхушки — баев и манапов. Ощутимо сохранялся двойной, пусть и несколько замаскированный, гнет — царские власти давили на баев, а те отыгрывались на бедноте.

Однако передовые русские люди, такие, как Василий Фрунзе и его друзья, немало сделали, каждый в меру своих сил, способностей, знаний, для укрепления братских связей между киргизами и русскими, для ослабления племенного антагонизма и розни.

Поярков и Фрунзе лечили, как правило — безвозмездно, изнуряемую множеством болезней киргизскую бедноту. Возле домика Василия Михайловича всегда можно было видеть притороченных коней, пахнущих потом дальней дороги — с Сусамыра, с Кимени, с Каскелена.

А Константин Свирчевский не щадил сил, чтобы привить русским и киргизам взаимное уважение, делал записи народных акынских сказаний, бесплатно обучал русскому языку киргизских ребятишек. Добрым словом вспоминали его впоследствии, в послереволюционные годы, видные деятели киргизской национальной культуры.

И немало было таких, как эти скромные жители сверхзахолустного Пишпека, никому в ту пору не ведомый «даргер [3] Даргер — по-киргизски — лекарь. Пурунзо» (так выговаривали эту фамилию киргизы) и его столь же малоизвестные товарищи. Поэтому мы вправе сказать, что сегодняшнее название былого Пишпека — город Фрунзе — должно напоминать нам не только о прославленном полководце революционных армий, но и о его незнаменитом отце!

Весной, в марте — апреле, когда воздух по утрам был прозрачен, когда еще мало было в нем пыли, величественные горы Алатау четко обрисовывались своими белоснежными вершинами. А когда наступал вечер, горы вдруг перепоясывались огненным поясом, словно пылающая красная лава выступала на склонах от одного края неба до другого. Это киргизы выжигали на пастбищах сухой бурьян, чтобы не мешал он расти свежим весенним травам.

Страстно хотелось в горы Мише Фрунзе. Не раз просил он отца, чтобы тот взял его с собой в поездку. Но отец все отказывал, отвечал:

— Мал еще. Подрастешь — буду брать…

Сверстники, приятели Миши — киргизские, узбекские и ^русские ребята, — постоянно толковали про горы. С гор бежали звонкие ручьи и реки, с гор киргизы привозили шипучий белопенный кумыс, а охотники приносили отливающих радугой фазанов, круторогих архаров и длиннохвостых, пушистых, опасных хищников — барсов. И, наконец, там, в горах, жил знаменитый Чолпонкул.