Ярослав Иосселиани - Огонь в океане

Ребята играли в волейбол. Я не имел понятия об этой игре, но не хотел показать свою серость и тоже встал на площадку.

Я с таким остервенением бегал и прыгал, что со стороны, вероятно, казалось, что я играю только один. От меня шарахались все игроки, но все же получалось так, что они как-то успевали ударить по злосчастному мячу, а я нет.

— Спокойней, стой на месте, мяч сам к тебе прилетит, — пояснил мне шепотом Коля, стараясь не ущемлять моего самолюбия.

Но я не обращал внимания на увещевания друзей и, войдя в азарт, носился по площадке, а однажды даже перебежал за мячом под сеткой на другую сторону, чем очень обрадовал зрителей.

Игра окончилась для меня совершенно неожиданно. Я кинулся на пролетавший мяч и тут же кубарем полетел на землю, столкнув игравшего в одной команде со мной Гегию.

— Я так и думал, что этот сван сегодня кровь пустит, — сказал Гегия, вставая с земли. — Ведь я же с тобой на одной стороне играю... болван!

Я кинулся на Гегию, но меня окружили и отвели в сторону.

На площадке появилась Ольга Шмафовна. Она кинула на меня суровый взгляд.

— Мы шутили... играли... он не виноват, — пытался оправдать меня Коля.

— Тебя не спрашивают, Кемулария, — обрезала воспитательница.

— Да, шутили, а нос кто разбил? Хорошо шутили... — вмешался Гегия, вытирая кровь.

Воспитательница взяла меня за руку и повела к зданию школы.

В учительской воспитательница рассказала о случившемся учителю грузинского языка Георгию Хонелидзе. Тот с едва заметной улыбкой выслушал ее, изредка поворачивая ко мне голову с непомерно длинным носом, который, казалось, занимал большую часть его лица. Потом он стал долго и нудно говорить о недопустимости ссор и драк. Понурив голову, я терпеливо слушал учителя. Ольга Шмафовна время от времени перебивала Хонелидзе и по-русски что-то говорила ему.

Я признал себя виновным и обещал впредь хорошо себя вести. Меня отпустили. Володя и Коля ждали меня около двери. Узнав, что меня не оставили без обеда, они успокоились.

По пути в умывальную мы принялись обсуждать происшествие. Мои новые приятели стали уверять меня, что связываться с Гегией не следует ни в коем случае.

— Теперь все знают, что ты не боишься его, — говорил Коля, — поэтому Гегия при всяком удобном случае будет на тебя жаловаться. Я его хорошо знаю. Он такой противный, но ничего поделать нельзя. Придется терпеть.

Я не соглашался с ним, считая, что Гегию непременно надо побить. Володя был со мной согласен, только уверял, что самим начинать с ним драку не следует, а надо побить его тогда, когда он первый полезет.

После долгих обсуждений мы пришли к выводу, что драться все же с Гегией не стоит, но и мириться с ним тоже не будем.

С непривычки игра в волейбол меня сильно утомила, и я с удовольствием растянулся на своей койке и уснул. Однако долго отдыхать не пришлось. В шесть часов раздался звонок, и мы снова пошли по своим классам для вечерней самоподготовки.

Самоподготовкой мы занимались в классах. Вместо преподавателя с нами были воспитатели. Они наблюдали за порядком и помогали в случае необходимости.

— Иосселиани, — обратилась ко мне Ольга Шмафовна, как только вошла в класс, — ты будешь заниматься со мной за столом.

Кто-то прыснул от смеха.

— Джих, в чем дело? Что тут смешного? — сердито произнесла воспитательница.

— Ничего, Ольга Шмафовна, я просто так, — едва сдерживая смех, произнес Джих, — Иосселиани такой большой, что мог бы и без вашей помощи заниматься.

— Ты тоже большой, однако учишься плохо. Сегодня двойку получил. Садись тоже ко мне и делай примеры.

Таким образом, я и Джих оказались за одной партой. Джих получил арифметические задачи, а я стал заниматься с воспитательницей русским языком. К концу самоподготовки я уже знал десятка два русских слов и принялся записывать их в тетрадку.

Неожиданно Джих сунул мне бумажку с примерами по арифметике и шепнул: «Помоги!»

Ольга Шмафовна в этот момент занялась с каким-то учеником в другом конце класса, но я не забыл обид, которые мне нанес Джих, и швырнул бумажку обратно. Ольга Шмафовна заметила это и спросила:

— В чем дело, Иосселиани?

Я промолчал.

Воспитательница подняла упавшую на пол бумажку, развернула ее. Все стало ясно.

— Вы видите, ребята, — обратилась она к классу, — Джих просит помощи у Иосселиани. Как же не стыдно ему было смеяться над беспомощностью Ярослава в русском языке?

— Ну что же, — спокойно отозвался Джих, — посмеялся, что же здесь плохого. А вот Иосселиани отказался помочь товарищу — это плохо. Очень плохо!

— Ребята, как вы думаете, кто прав? Иосселиани или Джих? — Ольга Шмафовна окинула пристальным взглядом класс, как бы стараясь прочесть на лицах учеников их отношение к этому маленькому событию.

Все молчали.

— Кто хочет высказаться? Никто? — прохаживаясь по классу, спрашивала Ольга Шмафовна. — Ну, тогда пусть первым скажет староста.

Гегия встал и решительно сказал:

— Конечно, виноват Иосселиани. Товарищу всегда надо помочь.

— Ну, а Джих прав? Как по-твоему? — опять обратилась к Гегии воспитательница.

— Джих тоже не прав, надо знать, у кого помощи просить...

— А я думаю, — воскликнула Тамара Пилия, — я считаю, что Иосселиани прав. Подсказывать не нужно. Джих поступил нехорошо. Он сначала поиздевался, а потом обратился за помощью. Стыдно так!

В классе зашумели. Кое-кто поддерживал Тамару, но были и сторонники Гегии.

Ольга Шмафовна остановила разгоревшиеся страсти, и я с интересом ждал, что же скажет она.

Володя перевел ее слова, и я убедился, что мой поступок действительно правилен, хотя в ту минуту я думал только о том, что помощь у меня просит ненавистный Джих.

Все же учение давалось мне с трудом. В Ажаре преподавание велось на грузинском языке, на котором я кое-как говорил. Для второго же класса русской школы моя подготовка была слишком низкой.

Однако упорные и настойчивые занятия давали свои плоды. Постепенно я начал понимать и изъясняться на русском языке. С Володей Дбар мы просиживали над учебниками целые вечера.

Наговорившись вдоволь по-русски, мы шли спать обычно в хорошем расположении духа, весьма довольные собой. Но на следующий же день мы убеждались, что наши успехи не столь уж велики.

Грузинская, абхазская и сванская речь не различает мужского, женского и среднего рода. Это обстоятельство меня совершенно сбивало с толку.

В определении рода в младших классах путались почти все, кроме, конечно, русских детей, которых было очень мало и которые были приходящими. Разговорной практики поэтому было мало. Абхазцы, мингрельцы и аджарцы подобно мне заменяли женский род мужским или наоборот, а средний обычно и вовсе не признавали. Но я почему-то не признавал и женского рода. Скоро мне присвоили прозвище «Мужской род». Сначала я смертельно обижался на него. Но постепенно смирился и беззлобно начал откликаться на свою нелепую кличку.