Ярослав Иосселиани - Огонь в океане

Всплыть не удалось. Между тем под водой невозможно было исправить многочисленные повреждения, связаться с командованием и зарядить аккумуляторы.

— Придется идти под водой самым малым ходом, — сказал я Косику, опуская перископ.

— Другого выхода нет, — подтвердил помощник. — Если с такими энергозапасами нас катера поймают, будет трудно...

Весь день мы шли под водой, невидимые, как нам казалось, врагу. Солнце начало опускаться к западу, когда вахтенный офицер попросил разрешения уйти на глубину.

Сон мгновенно оставил меня. Оказавшись у перископа, я увидел фашистский самолет, описывающий над нами круги.

Выяснилось, что лодка оставляла за собой небольшой след: из поврежденной систерны просачивался соляр.

«Малютка» ушла на большую глубину. Я считал каждый пройденный нами кабельтов. От соляра был такой след, что, заметив его в перископ еще до погружения на глубину, Косик сказал по адресу немецкого летчика:

— Удивляюсь, как этот балбес нас не обнаружил и не вызвал охотников еще утром.

Продержавшись на большой глубине до наступления темноты, «Малютка» снова всплыла. Теперь можно было как следует осмотреть повреждения. Их было очень много, но лодка оставалась боеспособной.

В памятные дни Великой Отечественной войны не раз приходилось удивляться тому, как могли боевые механизмы подводных лодок типа «Малютки» выдерживать сложнейшие испытания, которым они подвергались.

Помню случай, когда один из прославленных подводников капитан-лейтенант Валентин Комаров прямо на пирсе расцеловал рабочих-представителей. завода, вышедших вместе с моряками встречать возвращавшуюся из боевого похода лодку-победительницу.

В походе лодка имела соприкосновение с вражеским конвоем, утопила большой транспорт и сама подверглась ожесточенному преследованию. Уклоняясь от фашистских охотников целые сутки, она получила едва ли не прямое попадание глубинной бомбы. Шестой отсек был полностью затоплен, главный электромотор вышел из строя, линия вала в районе подшипника Митчеля работала в воде. Взрывная волна буквально гофрировала кормовую часть корпуса.

И, несмотря на все эти, казалось бы, смертельные для маленькой подводной лодки повреждения, она ушла от преследования врагов и вернулась в базу, пройдя более шестисот миль над водой.

Исправив антенну, мы дали радиограмму с донесением о результатах боевого похода. Оказалось, что в базе уже было известно о том, что на Лукульоком створе подводная лодка потопила танкер врага под названием «Хейнбург» и что после этого лодку сильно обстреливали глубинными бомбами. Как говорилось в сообщении, море кипело от разрывов глубинных бомб.

Мы вернулись с победой.

Во время обеденного перерыва была назначена беседа Ивана Колодченко, комиссара подводной лодки «Форель», о последнем боевом походе лодки. Закончив дела, я вышел из «Малютки» и направился к тенистой кипарисовой аллее, где уже должны были собраться все свободные от вахт матросы, старшины и офицеры кораблей дивизиона. На пирсе я встретился со старыми знакомыми Метелевым и Селивановым. Они с группой своих товарищей тоже направились на беседу. Мы пошли вместе,

— Будете «Форель» ремонтировать? — спросил я Ефима Ефимовича.

— Наше дело такое: вы, подводники, разбиваете корабли, а мы ремонтируем...

— Ну, «Форель» мало разбита, — вмешался кто-то из рабочих. — Зато победы немалой достигла...

— Такие корабли, которые с победой приходят, можно ремонтировать. Тут уж сил не жалко, — заметил Селиванов. — И день и ночь готов на «Форели» работать.

— Спать ты совсем не любишь! Ты уж насчет ночи осторожно, — ухмыльнулся дядя Ефим.

— Ярослав Константинович, — воззвал к моей совести Селиванов, — последний месяц сплю по три часа. А он, слышите, что говорит?

— Грешным делом, я тоже люблю поспать, да времени не хватает. Помню, после первого боя уснул и увидел во сне родное село, башни над домами, старого своего деда. Сидит будто около очага и рассказывает сказку...

— Наверное, скучаете по родным местам? — дядя Ефим кивнул головой в сторону заснеженных вершин. Где-то за ледниковыми грядами ютилась моя маленькая страна — Сванетия.

— Как и вы, вероятно, — со вздохом подтвердил я.

— Моя родина — Ленинград, — тоже вздохнул старик, — томится в блокаде...

— У вас там есть родичи?

— Все родственники там. Два сына на Ленинградском фронте.

— Да, в Питере тяжко, — сочувственно подтвердил кто-то.

— А мои в Николаеве. Фашисты небось издеваются. Никто из них не успел эвакуироваться, — проговорил Селиванов. Веселые искорки в его глазах тут же погасли.

— Ничего, теперь недолго. После Сталинграда долго не продержится, годик-два — и каюк фашисту! — Метелев одобряюще похлопал своего друга по плечу. Эта скупая мужская ласка показалась мне проникновенной и нежной.

— Два года слишком много, — возразило несколько голосов.

— Я так думаю... Правде надо в лицо смотреть. Мы немного опоздали. Подводники дивизиона, расположившись на полянке в тени высоких кипарисов, с интересом слушали Колодченко.

...»Форель» шла к мысу Шабла.

В боевой рубке у перископа стоял командир подводного корабля капитан-лейтенант Дмитрий Суров. Лодка приближалась к границе минных полей, которые ей предстояло форсировать.

— На глубину! — скомандовал Суров, привычным жестом откинув со лба русые кудри. — Малый ход!

Перед минным полем «Форель», убрав перископ, пошла на нужную глубину.

Вскоре она коснулась первого минрепа. .,

Медленно и осторожно проходила «Форель» минное поле.

Наконец опасный пояс был пройден. Лодка всплыла на глубину, позволяющую пользоваться, перископом.

На море лежал почти полный штиль. Контуры города Констанцы, расположенного на плоском мысу, отчетливо выделялись на горизонте. Отдельные дома трудно было различить: город был обвит пеленой дыма, вырывавшегося из многочисленных труб нефтеперегонных заводов.

— В гавани никого не видно, — с досадой проговорил командир,

— В радиограмме сказано, что транспорт должен выйти в море с наступлением темноты, — напомнил комиссар.

До наступления темноты «Форель» маневрировала под водой у входного фарватера порта Констанца. Затем всплыла и, подойдя почти вплотную к молу, ограждавшему гавань, легла в дрейф.

На мостике остались командир корабля и сигнальщик Шувалов.

— Это мол порта. До него не менее двухсот метров. По нему ходит фашистский часовой, видишь, — шепотом пояснил Суров обстановку матросу-сигнальщику.

— Вижу. Вот черт, подползти бы к нему и...

— Это не наше дело. Пусть себе гуляет.

— Как же этот балбес нас не видит? — не выдержал Шувалов.