Мирон Хергиани - Тигр скал

- Что ж делать, святой Георгий, я должен потер­петь, либо потерпеть, либо умереть...

Чорла не убавил шагу. Ни разу не застонал. Не взмахивал рукой перед лицом, отгоняя мошкару. Со­блазнительная мысль об отдыхе, о том, чтобы хоть не­надолго остановиться, присесть и перевести дух, не ка­салась его сознания. По стопам святого Георгия шел Чорла.

Внезапно странный ропот послышался из ущелья.

— Чорла, эгей, Чорла, оглянись-ка назад,— сказал охотнику ушедший вперед владыка.— Видишь, какой потоп устроил я этим ветрогонкам дали, которые спе­шили погубить тебя.

И оглянулся Чорла, и увидел, как красавиц дали уносит бешеный поток.

— Ты ведь слыхал поговорку, Чорла: «Свеча и ладан свою дорогу не потеряют». Ты верно мне слу­жил. Одних только свечек сжег в мою честь — двенадцать лошадиных поклаж. Мог ли я забыть о твоем таком ко мне уважении, о любви твоей и преданности, мог ли я в трудный час бросить тебя на произвол судь­бы? Отныне ни туры не уйдут от тебя, ни серны, ни горные козлы — все будут в твоей власти. А смерть Придет за тобой тогда, когда ты сам того пожелаешь...

На этом старец закончил повествование. Умолк и задумался, полуопустив морщинистые веки. Так сидел он сминуту, потом вновь заговорил:

— Только смелости Чорла можно позавидовать, а больше ничему. И святой Георгий дурно поступил — утопил невинных богинь, ну и что же, что ему поручено покровительствовать мужчинам... Ничем не оправдать подобную несправедливость, ничем... Должен был понести наказание Чорла за кровожадность и алчность...

К счастью, таких, как Чорла, вероятно, мало было, а может, и вовсе не было, не то в наших ущельях не осталось бы зверья...

— Если бы не вершины, я бы сошел с ума. Они громоздились передо мной и совсем по-человечески подмигивали мне, обнадеживали,— улыбается Миха­ил.— Я слышал их тайный голос, он подбадривал меня: «А ну, будь смелее, держись, брат».

Очутившись один среди скал, вспоминал я историю Чорла. Дали приковали его к скале, вот и я застрял в этих скалах, словно и меня приковали... А может, и я в чем-то провинился перед дали и они так же сурово расправятся со мной, как с ним? Кто мне поможет, кто спасет меня? Святой Георгий? Но я ничего для него не сделал, одной свечки в его честь не затеплил. Почему-то я упорно сравнивал себя с Чорла, хотя, разумеется, никакого сходства между нами не было. Подавленный страхом и этими мыслями, я стал перебирать в памяти все дурные поступки, которые когда-либо совершил,— забрался в чей-то сад за яблоками, попортил чье-то поле, лакомясь молодым горошком, и прочее... И чем больше я вспоминал, тем страшнее мне становилось.

Тогда я стал считать вершины: Чатини, Ушба, Иалбузи [3] Иалбузи — грузинское название Эльбруса. ... И так я перечислял одну за другой, насколько хватал глаз, считал снова и снова...

Ветер подул с ледников. Дрожь охватила меня. Я весь трясся от холода. О, как страстно мечтал я в те минуты о земле внизу, о деревне, о доме, как завидовал моим ровесникам, которые сладко спали в теплых по­стелях. Тысячу раз зарекался в душе: «Отныне никогда больше не пойду в горы, к этой проклятой Дала-Кора близко не подойду и уж конечно никогда не взведу курок на тура».

«Никогда не взведу курок на тура»...— почему-то несколько раз подряд, как заклинание, повторил я эти слова. Может быть, из-за этого ружья и мстят мне дали? Из-за ружья, которое столько бед понаделало в горах?..

Вдруг меня охватило неудержимое желание зашвырнуть ружье далеко в пропасть.

К тому же оно стало необыкновенно тяжелым. И случилось так, что ружье нечаянно выпало у меня из рук и с лязгом покатилось вниз. Видимо, курок задел за камень, раздался выстрел, разорвавший ночную тишину. И опять все стихло... и я снова начал считать вершины. Не знаю, сколько времени я считал их и пересчитывал, но вдруг заметил, что они светлеют, и понял, что занимается рассвет. И когда солнце озарило мир, глазам моим открылось прекраснейшее зрелище — Сванэтский Кавкасиони словно на ладони был передо мной. Не могу передать, какое необыкновенное чувство охватило меня. В те минуты я мнил себя самым счастливым человеком на земле...

С первыми же лучами солнца я услышал свист. Вероятно, шуртхи! Свист повторился. И вдруг меня осенило — это мой отец спускается с верхних утесов!.. Определенно отец! Это его свист! Но как он нашел меня, как угадал тропинки, по которым я забрался сюда? Какое же удивительное должно быть у него чутье, что оно привело его на Дала-Кора? Все это поразило меня. Я удивлялся и в то же время гордился своим отцом, его охотничьим чутьем.

...Когда мы возвращались обратно, ни один из нас слова не произнес. Я — от смущения и страха, отец же, вероятно, сердился на меня. Уже возле самого дома он наконец заговорил.

— Боялся? — спросил он коротко.

— Когда в первый раз посмотрел вниз, сердце зашлось, потом немного освоился.

— Это высота тебя испугала. Что ж, если уж ты вбил себе в голову, что будешь по скалам лазать, начинай сначала.

— Сначала?.. Как это сначала, откуда?..

— Сперва ты должен одолеть страх высоты, потом освоить приемы и методы восхождения, приучить серд­це и ноги к «малым» вершинам.

После того дело пошло совсем по-другому.

Односельчане стали свидетелями непривычного зре­лища: Михаил и его товарищи — Шалико Маргиани, Михаил Хергиани (Младший), Пирибе Гварлиани, Шота и Лаэрт Чартолани опутали веревками пятиэтажную башню, принадлежащую братству Михаила. По этим веревкам они один за другим поднимались наверх и подолгу висели на зубцах башни, словно рысь на де­реве.

Их тренировками руководили Бекну и Бесарион Хергиани, Чичико Чартолани, Максиме Гварлиани. Они указывали на ошибки, обучали ребят различным спо­собам завязывания узлов, тому, как пользоваться ве­ревкой при восхождении и спуске, стремительному спуску с головокружительной высоты дюльфером и т. п.

— По вечерам, в свободное время, я забирался, бывало, на верхушку башни и ложился ничком на самый край замшелого зубца. Целыми часами лежал я так и приучал глаза к высоте. У меня уже не захваты­вало дух, не кружилась голова, как вначале.

Постепенно я шел дальше — взбирался на высокие скалы.

В 1948 году проводилась альпиниада под руковод­ством Сандро Гвалиа — восхождение на вершину Бангуриани. Мне тогда было тринадцать лет, и, конечно, меня никто и не думал брать в эту экспедицию. Зная характер отца, сам я, конечно, рта не посмел раскрыть. Я молча страдал. Одна мысль сверлила мне мозг: «Надо что-то придумать». И придумал!

Глухой темной ночью, когда все участники альпи­ниады крепко спали, я поднялся на пастбища Лехзири, где находился основной лагерь, и прилег возле крайней палатки, завернувшись в прихваченную из дому старую бурку. Только я устроился и задремал, как вдруг раздался крик: