Самия Шарифф - Паранджа страха

На тот момент мои родители отправились путешествовать, и я рассказала о происшедшем своему старшему брату. Он отказал мне в помощи, уверенно заявив, что я сама во всем виновата — довела мужа до белого каления. Что можно было сделать? Я боялась возвращения Абделя. Я не хотела, чтобы он снова появлялся в доме, я не хотела его видеть. Мои дочери были со мной заодно.

Взвесив все «за» и «против», я решила просить защиты у полиции и, надев хиджаб, отправилась с дочерьми в ближайший комиссариат.

— Я хочу подать жалобу, — робко проговорила я полицейскому.

Не уверенная, что поступаю правильно, я должна была попытаться — в опасности были наши жизни.

— Еще одна, — насмешливо воскликнул он. — И что вам сделал ваш муж? Избил?

— Избил и изнасиловал. И еще грозился сжечь нас живьем.

— Госпожа, это только угрозы, слова, чтобы вас напугать. Это ерунда по сравнению с теми проблемами, которые обрушились на нашу страну. Если мы станем арестовывать мужей, которые бьют жен, все алжирские мужчины окажутся в тюрьме.

Он смотрел на меня с насмешкой;

— Я не думаю, что все мужья избивают своих жен.

Я пришла к вам, потому что верю: вы защитите меня, потому что наша жизнь в опасности.

— Вы полагаете, что ваш муж террорист? — спросил полицейский более серьезно на этот раз.

— Он интегрист*, но вряд ли он замешан в терроризме.

— В таком случае, госпожа, вопрос исчерпан! Возвращайтесь домой и улаживайте супружеские недоразумения самостоятельно. Один маленький совет: в следующий раз, когда будете надевать хиджаб, надевайте правильно, так, чтобы волосы не выглядывали. Носите его достойно либо не носите вообще.

Я не привыкла носить хиджаб, поэтому он соскользнул, открыв волосы. Поправив его, я спросила:

— Значит, сначала вы подождете, когда меня убьют, и только тогда вмешаетесь?

— Когда вас убьют, пусть одна из ваших дочерей нас вызовет, — надменно ответил полицейский, и я еще раз убедилась, что ничего другого от него ждать не стоит.

Слабый лучик надежды погас. В очередной раз я почувствовала себя приговоренной. Идя по улице, я замечала, насколько все изменилось! Прохожие, догадываясь, что мы не местные, что мы эмигранты, чуждые им по мировоззрению, беспардонно глазели на нас.

Нам на пути повстречались два бородача в афганских одеждах, которые громко переговаривались, и я, расслышав слова: французы, эмигранты… чувствовала себя во все большей опасности.

Конечно, еще оставались люди, которые одевались на западный манер, но и они волей-неволей должны были приспосабливаться к мировоззрению соотечественников, одевавшихся иначе.

Мы ускорили шаг. Дома первым делом я избавилась от вуали, и теперь нам предстояло решить, как быть дальше.

— А если нам просто уехать из страны, как думаешь? — предложила Нора. — Я не хочу больше здесь оставаться.

— Хорошая мысль, но как это сделать?

— Возьмем с собой минимум вещей, только самое необходимое. Чтобы передвигаться быстро. У нас есть паспорта и деньги на дорогу. И прощай Алжир. Решайся, мама. Это самый лучший выход.

— Хорошо. Как бы там ни было, можем попробовать.

Я закажу билеты на первый утренний рейс до Парижа по телефону.

— А если он опять начнет вечером, мама? — спросила Мелисса. — Если он подожжет нас, когда мы будем спать? Мне страшно!

— Не бойся, детка. Я буду с ним предупредительна и сделаю все, что он захочет. А завтра, когда он пойдет на работу, мы закончим приготовления и улетим.

Дочери исполнились решимости оставить все и как можно скорее уехать. Теперь меня тоже занимала лишь одна мысль — мысль о свободе. Ради нее я чувствовала себя готовой рискнуть жизнью. Я заказала билеты на одиннадцатичасовой рейс, и наш план обрел более конкретные черты. Целый день мы ждали возвращения Абделя с замиранием сердца. Он пришел как завоеватель. Его красные воспаленные глаза внушали страх. Ему нравилось производить на нас впечатление: это была его манера демонстрировать нам свою власть.

— Самия, зайди в комнату: нам надо поговорить. Вы, девочки, подождите. У меня есть важное дело к вашей матери.

Тон Абделя не допускал возражений. Да и возражений у меня не было. Я молча молилась.

— Послушай меня, — торжественно начал Абдель, — ты должна пойти к нотариусу и переписать дом на мое имя. Я не знаю ни одного мужчины, который жил бы у своей жены. Какой же я мужчина, если так долго мирился с подобным порядком вещей!

Абдель давал отличный повод для отсрочки до следующего дня. В первый раз за нашу совместную жизнь он хоть в чем-то зависел от меня. Довольно мягко он просил отдать ему мой дом, чтобы господин чувствовал себя в нем полноправным хозяином, как другие мужчины. Я с облегчением вздохнула.

— Я не говорю «нет», но предпочла бы подождать возвращения моих родителей, чтобы попросить у них разрешения. Вспомни, дом мне подарил мой отец.

— Ты права. Подождем, когда они вернутся. Но ты действительно согласна с моей идеей?

— Да, согласна. Ведь всякая женщина принадлежит мужчине, — ответила я как можно смиреннее, неожиданно открыв в себе способности к актерской игре.

Мой ответ его удивил и обрадовал одновременно, ведь я полностью разделила его мнение.

— Ты права, — сказал он, удовлетворенно кивая головой, — все, что твое — мое. В глубине души ты все-таки хорошая супруга, и я больше не жалею, что на тебе женился.

Он вышел, а я присоединилась к дочерям, которым не терпелось узнать, как все прошло. Я рассказала о намерениях Абделя касательно дома. Нора возмутилась, что отец, вместо того чтобы извиниться за вчерашнее поведение, думает о материальных благах.

— Давайте лучше осуществлять наш план. Собирайте вещи, но только необходимое: спальные и туалетные принадлежности.

— Я бы хотела взять своего медвежонка Балу, — с мольбой в голосе проговорила Мелисса.

Мне стало грустно: я вспомнила, как мать вырвала у меня из рук Лапулю.

— Конечно, дорогая. Балу обязательно поедет с нами.

Услышав, как к кухне подходит муж, я жестом попросила девочек молчать и сменила тему разговора. — Завтра начинаются занятия. Надеюсь, вы с удовольствием пойдете в школу в вашей новой стране? Как и во Франции, вы будете готовиться к будущему. Вы научитесь любить Бога, научитесь хорошим манерам, которые должны иметь все хорошие девочки.

— Я хочу завтра гордиться вами! — входя, добавил муж. — Я хочу, чтобы, показывая на вас, люди говорили:

«Эти хорошо воспитанные девочки — дочери господина Абделя Адиба».

Моим детям повторяли те же слова, которые в свое время говорили мне. Как ужасно слышать то же самое, только в другую эпоху и адресованное моим дочерям!

Нет, я не хотела, чтобы все повторилось снова! Мы должны бежать! Я хочу покинуть эту угрюмую страну вместе с детьми. К чертям семейную честь, страх мужа и отца!