Валерий Меницкий - Моя небесная жизнь: Воспоминания летчика-испытателя

Второй, не менее наглядный пример — Александр Васильевич Федотов. Уж этого человека я знал совсем близко. Ни одно общее застолье не обходилось без нашего участия. Федотов всегда стремился к тому, чтобы все лётчики фирмы присутствовали на всех юбилеях и торжествах. Мы всегда вместе отмечали и свои Дни рождения, и удачи. Он просто требовал этого. И за всё время моей работы на фирме я практически всего два раза видел его по-настоящему пьяным. В первом случае это было после гибели Миши Комарова, когда мы «набрались» довольно прилично, но все, как один, на следующий день вышли на работу к десяти часам утра. Во втором — на своём собственном сорокалетии. Помню, мы отметили юбилей и пришли к нашему общему другу, известному врачу, академику Герду Петровичу Кулакову. И только когда мы вошли к нему, я заметил, что Александр Васильевич с трудом выговаривает слова и не очень уверенно держится на ногах.

И это за все пятнадцать с лишним лет совместной работы! А Боря Орлов знал его ещё раньше, и мы часто говорили с ним об уникальных способностях нашего шефа держаться достойно. Он никогда не ломался. Выпивал свою рюмку и никогда не требовал излишеств от других, как иногда делают многие ретивые столоначальники:

— Давай, пей! Контрольный тост! Ты почему не пьёшь?!

Федотов не давил на человека, иногда мог только пошутить насчёт утреннего плохого самочувствия. Но никто из нас никогда не видел его, даже наутро, не в «форме». Александр Васильевич был человеком несгибаемой воли. Мы не могли даже представить своего шефа в каком-то расхлябанном виде, несущим, как это часто бывает, какую-то околесицу. Выдержанный, подтянутый, всегда готовый выполнить любое задание, решить любую проблему — таким мы запомнили своего шефа.

Александр Васильевич внимательно следил и за своим внешним обликом, за своей физической формой. Лучшего примера поведения в повседневной жизни, на людях для нас просто не было. Я знал многих лётчиков и в ЛИИ, и на туполевской фирме, и на суховской, подтянутых красавцев, которые, когда крепко выпивали, несли такое, что переворачивало все представления об этом человеке. Федотов никогда не опускался на вечеринках ниже уровня своего трезвого состояния. Он мог повеселиться, пошкодить, похохмить, но никогда никому не показывал своих слабостей.

В традициях авиации всегда было и останется коллективное празднование чьих-то удач, а иногда и попытки поддержать дружеским застольем своего товарища в трудные минуты. Эта русская традиция, идущая из глубины веков, отвечает исконным чертам национального характера и во многом близка лётчикам-испытателям. Я считаю эту традицию святым делом, несмотря на то, что она всегда связана с «боевым применением» спиртного. Она сближает и укрепляет коллектив. Люди, ощущающие поддержку друзей, чувствуют себя затем гораздо увереннее. Но, как любили говорить у нас на фирме, главное — пить уметь и дело разуметь.

Уникальной способностью много выпить удивлял нас генерал Валерий Маланичев. Как-то во Владимировке, когда мы с Зайцевым готовились ужинать, он зашёл к нам в гости. Генерал был слегка подшофе. В руках — бутылка сухого вина. Следом за ним в комнату вошёл его друг, полковник Кормаков, специалист по радиоэлектронике. Борис Александрович слыл очень башковитым мужиком. К тому же он здорово играл в шахматы. Поводом выпить послужила наша успешная посадка на МиГ-31 с очередным отказом двигателя. И они, как водится, пришли поблагодарить нас за удачный исход полёта.

— Ребята, спасибо вам, — начал Маланичев.

— Да ну, что там, ничего сложного. Ну, был отказ, ну, сели мы на одном двигателе. Проблема небольшая, — ответили, как обычно, мы с Валерой.

Маланичев поставил бутылку на стол. Мы с Зайцевым переглянулись. И я сказал ему:

— Ну что, Валера, будем накрывать стол?

— Да нет, не надо, — перебил Маланичев. — Мы на минутку.

— Сейчас-сейчас. Не спешите. Мы приготовим хотя бы пару салатиков. Огурчики, помидоры…

Валера Зайцев был мастером на все руки, а в деле приготовления пищи — настоящим асом. По кулинарным способностям равного ему на аэродроме не было. Среди лётного состава у нас никто толком готовить не умел. Картошку почистить, продукты нарезать — это мы ещё могли. А вот готовить у нас умели только штурманы — Валера Зайцев и Лёня Попов. И мы, устав от руководящей работы в полётах, предоставляли им возможность командовать нами в быту, а сами были, как говорится, на подхвате.

— Ничего не надо! — сказал Маланичев. — Пару редисочек да луковицу, и хватит.

Мы помыли пару редисочек. Они открыли сухое. И когда поставили стаканы, Маланичев вдруг спросил:

— А у вас покрепче ничего нет?

Покрепче у нас была «Массандра». Мы налили целый графин — где-то литр восемьсот. Себе я налил полстакана, так с ним и просидел целый вечер: пригублю и поставлю, снова пригублю. Так и отпил всего граммов сто. Маланичев же с другом пробыли у нас часа полтора, причём даже не садились, пили стоя. Зайцев тоже выпил всего полстакана. Правда, потом был вынужден налить ещё, так как Маланичев был любителем говорить такие тосты, не поддержать которые было невозможно. Кто бы не выпил с ним «за погибших товарищей», «за родителей» и т.д.? Причём умел он тост преподнести, говорил прочувствованным голосом чуть ли не со слезами на глазах. И нельзя было понять — на самом деле он растроган до глубины души или просто актёрствует? В общем, генерал с полковником вдвоём быстро приговорили весь графин. Две редиски остались нетронутыми. Я пытался несколько раз сказать им:

— Ребята, давайте хоть салат порежем!

— Нет, ничего не надо! — неумолимо твердил Маланичев.

Валера Зайцев налил второй графин, вторые литр восемьсот. От него осталось граммов триста, причём Зайчик выпил ещё, может быть, граммов сто, остальное выпили Маланичев с Кормаковым. Потом заткнули свою бутылку пробкой и сказали:

— Счастливо. Нам ещё надо идти на дело.

И так, ни разу не присев, пошли.

Я прикинул, сколько они выпили, и подумал: «Ничего себе!»

На следующий день к нам зашёл Норик Казарян. Мы разговорились — отношения у нас были дружескими. Норик был большим профессионалом — одним из немногих, кого допускали летать на «штопора» и большие углы атаки. И надо сказать, летал он очень квалифицированно и грамотно. Одним из первых Норик осваивал МиГ-25 и перехваты на сверхзвуковых скоростях. Сильный лётчик, он был и компанейским человеком, с юмором. Меня всегда поражало ещё одно его качество: всю зиму Норик не надевал шапку и не поддевал нижнего белья, несмотря на то что был южным человеком. Теплотворность его тела для уроженца юга была поразительной. А ведь во Владимировке зимой температура, бывало, опускалась и до тридцати градусов мороза!