Джон Андерсон - Че Гевара. Важна только революция

Изначально Че был архитектором советско-кубинских отношений, но теперь его фигура вызывала беспокойство. Идя наперекор советской политике «мирного сосуществования», он постоянно искал способы расширения вооруженной борьбы, делал ставку на партизанские движения в сельской местности и привечал коммунистов-диссидентов, даже троцкистов, принимал их в свои тренировочные лагеря, обеспечивал вооружением и деньгами, невзирая на протесты официальных компартий соответствующих стран, что в конечном счете заставило Москву подозревать, что Че является фигурой в игре Мао.

Еще в конце 1962 г. Кремль внедрил в окружение Че агента КГБ. Звали его Олег Дарушенков, и, хотя официально он занимал пост атташе по делам культуры при советском посольстве, более важной его задачей было работать переводчиком при Че. Его предшественник Юрий Певцов, проведя на Кубе только год, был отозван в Москву. Собственное отношение Че к Дарушенкову письменно нигде не засвидетельствовано, но, по утверждению некоторых людей, входивших тогда в его ближний круг, Гевара считал переводчика провокатором, чьей задачей было за ним шпионить.

После Карибского кризиса в Кремле было немало тех, кому не нравились действия Кубы по подготовке партизанских «авантюр» (а всем понятно было, что верховодит там Че Гевара), так как они могли привести Советский Союз к новой конфронтации с Соединенными Штатами. «После кризиса СССР опасался, что кубинцы могут что-нибудь натворить, — говорит Георгий Корниенко, заместитель советского посла в Вашингтоне. — Мы не хотели, чтобы эти действия осложнили наши отношения с США».

Федор Бурлацкий, некогда бывший советником Хрущева, вспоминает, что в ЦК партии мнения разделились: одни поддерживали линию Че, другие, и их было большинство, не доверяли ему. Бурлацкий причисляет себя ко вторым. «Нам не нравилась позиция Че. Он стал примером для авантюристов, которые могли спровоцировать конфронтацию между СССР и США».

По словам Бурлацкого, мнение, что Че представляет собой «опасную персону», укрепилось после его заявлений по поводу Карибского кризиса, в частности, о том, что СССР «следовало применить свои ракеты». Эту мысль высказывал также и Фидель, но — частным образом, а Че заявлял об этом публично, и мало кто сомневался, что Гевара имел в виду именно то, что говорил. Его слова в сущности повторяли обвинения Пекина в том, что Советы «капитулировали» перед Вашингтоном.

Словно нарочно взяв на себя роль еретика, Че продолжил испытывать терпение Советского Союза. Ободренный собственными успехами, а также «Второй гаванской декларацией» Фиделя, в которой провозглашалась неизбежность всеобщей революции в Латинской Америке, в сентябре 1963 г. Че выпустил в продолжение своей книги «Партизанская война» статью под названием «Партизанская война как метод». В статье этой содержался призыв к общеконтинентальной партизанской борьбе.

Упрекая коммунистические партии Латинской Америки в стремлении узурпировать право на борьбу в своих странах, Че писал: «Быть в авангарде партии означает быть на передовой линии борьбы рабочего класса за власть. Это означает, что необходимо знать, как руководить этой борьбой, чтобы кратчайшим путем добиться победы».

Подтверждая свои аргументы цитатой из Фиделя, Че писал: «Субъективные условия в каждой стране, а к ним относятся такие факторы, как революционное сознание, организация и наличие лидеров, могут ускорить или замедлить приход революции, и зависит это от уровня развития той или иной страны. Рано или поздно в каждую историческую эпоху при созревании условий появляется сознание, выстраивается организация, возникают лидеры, и так происходит революция».

В его призыве к оружию ощутимо зазвучали некоторые новые нотки: вместо старого коммунистического эвфемизма «вооруженная борьба» он стал использовать куда более прямое слово «насилие». «Насилие не является монополией эксплуататоров, эксплуатируемые также могуг прибегать к нему и, более того, обязаны делать это, когда наступает подходящий момент… Диктатура старается функционировать, не прибегая к силе. Таким образом, мы должны постараться заставить диктатуру прибегнуть к насилию, чтобы тем самым открыть ее истинное лицо — как диктатуры реакционных социальных классов».

И наконец: революция в Латинской Америке должна носить общеконтинентальный характер, поскольку только так можно переиграть янки, которые готовы сделать все для того, чтобы разделить, подмять под себя, подавить восставшие народы. «Как сказал Фидель, все Анды станут латиноамериканской Сьерра-Маэстрой, и огромная территория, которую занимает этот континент, предстанет сценой борьбы с империализмом не на жизнь, а на смерть».

Богатая Аргентина давно уже была для Кремля лакомым кусочком, а лидеры ее компартии не только имели привилегии при распределении московских субсидий, но и могли оказывать влияние на политику СССР в Латинской Америке. Остальные региональные партии, за редкими исключениями, присоединяли свои голоса к мнению аргентинских товарищей, и в конце 1963 г. их посыл был общим: Че вторгается на территорию их стран, и его пыл следует охладить.

Поначалу желание Хрущева установить «неформальные» отношения с революционной Кубой оказалось сильнее скептицизма части кремлевских чиновников, которые предпочли бы сохранять с островом Свободы прямые межпартийные связи, где Кремль мог бы играть доминирующую роль, как это было в случае со странами-сателлитами в Восточной Европе. В их глазах Куба оставалась в социалистическом блоке «белой вороной», и, несмотря на заявления Фиделя о приверженности социализму и намерении построить на Кубе компартию советского типа, они по-прежнему чувствовали себя некомфортно из-за того, что не могли контролировать этот процесс.

Николай Метуцов, заместитель секретаря ЦК партии Юрия Андропова, отвечавший за связи с социалистическими государствами за пределами Европы, признает, что СССР стремился установить более жесткий контроль над Кубой. «Была целая группа товарищей, которые придерживались той точки зрения, что мы должны научить наших кубинских товарищей… помочь им стать марксистами, подлинными марксистами, поскольку они не были достаточно подкованы в теории».

Метуцов, который до того работал в Пекине, был направлен на Кубу для проверки идеологической лояльности Че. «Для меня как представителя моего отдела… идеологическая позиция кубинских лидеров была делом первостепенной важности, — говорит Метуцов. — Для меня, для Андропова, для Хрущева, конечно же, да и для других членов Политбюро прежде всего важно было прояснить теоретические и идеологические позиции кубинских лидеров». В частности, требовалось определить их позиции в отношении, как он выразился, «теоретических проблем всемирного революционного процесса» — этим эвфемизмом обозначалось соперничество между Москвой и Пекином.