Джон Андерсон - Че Гевара. Важна только революция

Че устроил прощальный банкет. Все присутствовавшие чувствовали значимость момента: пришла пора выступить в бой, чтобы «освободить» Южную Америку. Была приготовлена особая трапеза: асадо, красное вино, жареный поросенок и пиво, — Че хотел, чтобы обед был «аргентинско-кубинским». Фидель много говорил: давал Че советы, подбадривал, напоминал об их былых днях в сьерре, — и все, забыв о еде, завороженно слушали его. Так прошел не один час. Наконец, увидев, что время близится к рассвету, Че вскочил: пора было ехать в аэропорт.

Че и Фидель коротко обнялись, а потом отстранились, не отнимая рук, и долго и пристально смотрели друг на друга. Затем Че сел в машину и сказал: «Поехали, черт побери!» После его отъезда, вспоминает Бениньо, лагерь погрузился в печальное молчание. Фидель не уехал, но отошел в сторону и сел в одиночестве. Он опустил голову и долго не менял позы. Многие подумали, уж не плачет ли он, но подойти никто не решился.

Последние несколько дней были наполнены переживаниями для всех, но особенно трогательными и горькими были встречи Че с Алейдой и детьми. Детей привозили к нему домой. Но Че не мог раскрыть, что он их отец. Его представили как «дядю Рамона». Он сказал, что привез малышам весточку от отца. Они пообедали все вместе, и дядя Рамон сидел во главе стола, так же как это делал папа.

По словам Боррего, самой мучительной для Че была встреча с трехлетней дочерью Селией, которую привели к нему отдельно. Че стоял рядом с малышкой, но не мог коснуться ее и взять на руки, как это сделал бы отец, потому что нельзя было быть уверенным, что ребенок не выдаст тайну.

Конечно, встреча с детьми была также и последней проверкой его маскировки: если уж собственные дети его не узнают — не узнает никто. Единственной, с кем Че не встретился, была Ильдита. Старшей дочери было десять лет, и она могла признать отца даже в замаскированном виде.

Максимум что мог сделать Че, это попросить детей поцеловать его, чтобы он передал их поцелуй отцу. В другую встречу пятилетняя Алюша подошла к нему и чмокнула в щеку, а потом отбежала к Алейде и сказала громким шепотом: «Мама, мне кажется, этот дяденька влюблен в меня». Че услышал эти слова, и глаза его наполнились слезами. Алейда и сама готова была разрыдаться, но сдержалась, не желая огорчать детей.

В последний их приезд дядя Рамон попрощался с женой и детьми. Они видели друг друга в последний раз, и судьба распорядилась так, как Че Гевара когда-то предсказал в своем прощальном письме, что самый младший из детей не сохранит об отце никакого воспоминания.

Анализируя причины поражения в Конго, Че признавал, что одной из его роковых ошибок был «шантаж личным присутствием», когда он без предупреждения появился среди конголезских повстанцев и взял руководство на себя. Это вызвало враждебность и подозрительность со стороны местных лидеров, писал он в «Эпизодах революционной войны», Че поклялся больше не совершать эту ошибку. И тем не менее, прилетев в Боливию в начале ноября 1966 г., он один в один повторил свой конголезский «шантаж», снова появившись на чужой территории без приглашения, убежденный, что руководство боливийской компартии, будучи поставлено перед фактом его присутствия, не откажется от ведения партизанской войны. На этот раз эта его ошибка окажется действительно роковой. [45]

Хотя начиналось все очень даже неплохо. 3 ноября Че — а точнее Адольфо Мена Гонсалес, уругвайский бизнесмен средних лет — вместе с Пачо прибыл в Ла-Пас, где его встретили ближайшие помощники: Папи, Помбо, Тума и Ренан. Он поселился в номере комфортабельного отеля «Копакабана», расположенного на красивом бульваре Прадо в центре Ла-Паса.

Гевара сфотографировал себя в зеркале платяного шкафа в номере: сидящий на кровати пухлый человек с лысеющей головой внимательно, с непроницаемым выражением лица смотрит в объектив.

Однако терять время Че был не настроен. Через два дня в сопровождении Помбо, Тумы, Папи, Пачо и боливийца Лоро Васкес Вьяньи он выехал в Ньянкауасу. Дорога заняла три дня.

По пути, во время одной из остановок на обед, Че наконец открыл Лоро, кто он такой, попросив не сообщать партии о его приезде, пока он сам не побеседует с Монхе.

К Новому году у Че стали отрастать волосы и снова появилась редкая бородка. В Ньянкауасу прибыли его кубинские товарищи и партизан-перуанец по прозвищу Эустакио; они присоединились к боливийцам, уже находившимся там и проходившим обучение. В его войске было двадцать четыре человека, лишь девять из них являлись боливийцами: в их числе Инти, старший брат Коко Передо, и Фредди Маймура, бывший студент-медик, боливиец с японскими корнями.

Бойцы построили основательный лагерь, а также подсобную базу в лесу на расстоянии нескольких часов ходьбы от так называемого «Каса де Каламина» — крытого железом кирпичного здания, центра их будущей «фермы для разведения свиней и для лесозаготовок».

Хлеб участники операции пекли в глиняной печи, также имелись домик для сушки мяса и примитивный амбулаторный пункт. Они выкопали яму под отхожее место, ходы и пещеры для хранения провизии, боеприпасов и секретных бумаг. В одной из пещер установили радиопередатчик, чтобы отсылать и получать шифрованные сообщения из Гаваны. Постепенно формировалось и городское подполье в Ла-Пасе. Боливийцы Родольфо Сальданья, Коко Передо и Лоро Васкес Вьянья постоянно покидали лагерь для закупки всего необходимого, передачи сообщений и для того, чтобы привезти новых бойцов и оружие.

Однако Че беспокоило преобладание в «боливийской армии» иностранцев. Забегая вперед, заметим, что в итоге национальный состав партизан (не принимая в расчет городское подполье) будет следующим: один аргентинец (Че), одна немка (Таня), три перуанца, шестнадцать кубинцев и двадцать девять боливийцев. Более того, уже сейчас стали появляться признаки конкуренции и разногласий между кубинцами и боливийцами. Когда Хуан Пабло Чан сообщил, что хочет направить Че двадцать бойцов из Перу, тот попросил его не делать этого, так как не хотел «интернационализировать» свои ряды до того, как к делу будет привлечен Монхе. К началу операции Че надеялся иметь у себя хотя бы двадцать боливийцев. А для этого ему нужен был Монхе.

Несмотря на все меры предосторожности, появление чужаков скоро привлекло внимание немногих соседей, имевшихся у них в этом захолустье. Еще до прибытия Че стало известно, что Сиро Альгараньяс, их единственный близкий сосед, распространяет слух, будто новоприбывшие занимаются торговлей кокаином (уже тогда эта профессия становилась весьма популярной в этой богатой кокой стране). Дом и свиноферма Альгараньяса находились у дороги на пути к их дому, и, чтобы попасть в «Каса де Каламина», нужно было идти через его территорию. Хотя всю неделю Альгараньяс жил в Камири, на ферме постоянно находился его работник. И уже в один из первых своих «разведывательных» приездов Помбо и Пачо были замечены этим человеком.