Федор Раззаков - Владимир Высоцкий: Я, конечно, вернусь…

Высоцкий специально подгадал свой приезд к 28 августа, чтобы попасть на премьеру спектакля «Последний парад» А. Штейна в Театре сатиры, в котором звучали его песни ( «Утренняя гимнастика», «Жираф»). После спектакля Высоцкий был приглашен на банкет, который состоялся в фойе театра. Там произошел неприятный инцидент, когда Андрей Миронов внезапно приревновал свою тогдашнюю возлюбленную Татьяну Егорову к Высоцкому. Все произошло спонтанно. Егорова, которая была уязвлена тем, что Миронов минувшие выходные провел на своей даче на Пахре с какой-то незнакомой девицей, решила ему отомстить – стала флиртовать с Высоцким. А тот, взяв гитару, стал петь одну песню за другой, всем своим видом показывая, что песни эти предназначаются ей, Егоровой. Миронов, естественно, это заметил. И когда после очередной песни Высоцкий взял тайм-аут, Миронов попросил Егорову выйти с ним в коридор. Девушка пошла, поскольку даже в мыслях не могла предположить, что ее там ожидает. А ожидало ее ужасное. Едва они оказались в коридоре, как Миронов развернулся и со всей силы заехал ей кулаком в лицо. Из носа Егоровой хлынула кровь, заливая ее белоснежную кофточку. Увидев это, Миронов мгновенно опомнился. Он схватил Татьяну за руку и поволок ее в мужской туалет. Там смочил платок в холодной воде и приложил к больному месту. Кровь остановилась. Поскольку возвращаться в зал было уже нельзя, они незаметно покинули театр. Высоцкий про этот инцидент, естественно, ничего не знал.

К слову, именно на том банкете состоялась премьера песни «Охота на волков». Когда отзвучала последняя строчка и смолкла гитарная струна, в зале в течение нескольких секунд стояла мертвая тишина. Затем – гром аплодисментов. Если по правде, то мало кто из присутствующих ожидал от автора «Утренней гимнастики» такого прорыва совсем в иные измерения.

В воскресенье, 1 сентября, Театр на Таганке открыл новый сезон: в тот день на его сцене шел спектакль «Десять дней, которые потрясли мир». Высоцкий играл Керенского. На следующий день он играл в «Добром человеке из Сезуана», 3-го– в «Павших и живых», 5-го– в «Пугачеве», 6-го– в «Послушайте!», 7-го– в «Антимирах», 9-го– в «Жизни Галилея», 10-го– в «Пугачеве».

В эти же дни Марина Влади завершила съемки в «Сюжете для небольшого рассказа». Группе предстоял выезд во Францию, но он состоится только в конце ноября. А пока Влади упаковала вещи и была готова к отъезду. Но прежде чем покинуть гостеприимную Москву, она встречается с Высоцким. Марина Влади вспоминает: «В один из осенних вечеров я прошу друзей оставить нас одних в доме. Это может показаться бесцеремонным, но в Москве, где люди не могут пойти в гостиницу – туда пускают только иностранцев и жителей других городов, – никого не удивит подобная просьба. Хозяйка дома исчезает к соседке. Друзья молча обнимают нас и уходят.

Закрыв за ними дверь, я оборачиваюсь и смотрю на тебя. В луче света, идущем из кухни, мне хорошо видно твое лицо. Ты дрожишь, ты шепчешь слова, которых я не могу разобрать, я протягиваю к тебе руки и слышу обрывки фраз: «На всю жизнь… уже так давно… моя жена!»

Всей ночи нам не хватило, чтобы до конца понять глубину нашего чувства. Долгие месяцы заигрываний, лукавых взглядов и нежностей были как бы прелюдией к чему-то неизмеримо большому. Каждый нашел в другом недостающую половину. Мы тонем в бесконечном пространстве, где нет ничего, кроме любви. Наши дыхания стихают на мгновение, чтобы слиться затем воедино в долгой жалобе вырвавшейся на волю любви…»

В эти же дни от Высоцкого окончательно уходит его жена Людмила Абрамова. Вот как она об этом вспоминает: «Давно это было – осенью 1968-го. Недели две или чуть больше прошло с того дня, когда с грехом пополам, собрав силы и вещи, я, наконец, ушла от Володи. Поступок был нужный и умный, и я это понимала. Но в голове стоял туман: ноги-то ушли, а душа там осталась…

Кроме всего прочего – еще и куда уходить? Как сказать родителям? Как сказать знакомым? Это же был ужас… Я не просто должна была им сказать, что буду жить одна, без мужа. Его уже все любили, он уже был Высоцким… Я должна была у всех его отнять. Но если бы я знала раньше все, я бы ушла раньше…»

11–12 сентябряВысоцкий был в Ленинграде, где Геннадий Полока с болью в сердце продолжает кромсать «Интервенцию» в тайной надежде, что эти купюры позволят пробиться фильму на экран. В те дни были сняты новые сцены с участием Высоцкого. Однако сам он в хорошие перспективы фильма уже не верит. И Полока потом жаловался Золотухину: «Володя был не в форме, скучный и безынициативный».

13 сентябряВысоцкий играет в «Пугачеве», 15-го– в «Антимирах» и «Добром человеке из Сезуана», 17-го– в «Послушайте!».

20 сентябряиз Ленинграда пришла новость, которая большинством ожидалась давно: высоким повелением Полоку отстранили от съемок фильма «Интервенция». Стало окончательно ясно, что картина на экраны не выйдет. Говорят, Брежнев посмотрел «Интервенцию», но она ему не понравилась. Буффонада, да еще решенная в театральном ключе, его не вдохновила. Он любил кино прямолинейное, лихо закрученное – недаром его любимым жанром был вестерн. А «Интервенция» была далека от всего этого, как небо от земли. И если год спустя Брежнев спасет от «полки» «Белое солнце пустыни», то по поводу «Интервенции» даже пальцем не пошевелит.

Что касается Высоцкого, то для него единственным утешением будет только гонорар, полученный им за роль Бродского, – 1500 рублей (остальные гонорары распределились следующим образом: О. Аросева – 1800 руб., Е. Копелян – 1388 руб., В. Золотухин – 1140 руб., Ю. Бурыгина – 840 руб., С. Юрский – 840 руб.).

21 сентябряВысоцкий играл в «Антимирах», 23-го– в «Десяти днях…», 24-го и 27-го– в «Жизни Галилея».

Между тем дела Высоцкого в родном театре складываются не лучшим образом. Роль Оргона в «Тартюфе» ему не нравилась изначально, но он репетировал, пока хватало терпения. В сентябре оно иссякло, и он из проекта вышел. Любимов за это на него так осерчал, что перестал с ним здороваться. А чуть позже стал жаловаться на него другим актерам. Например, в разговоре со Смеховым Любимов признался, что Высоцкий ему разонравился. «Он потерпел банкротство как актер, – говорил Любимов. – Нет, я люблю его по-человечески, за его песни, за отношение к театру, но как актер Театра на Таганке он для меня уже не существует. Галилея он стал играть хуже, и тот же Губенко его бы прекрасно заменил. А от Оргона он отказался, потому что отвратительно репетировал. Он разменивает себя по пустякам, истаскался и потерял форму. Кроме этого, своими периодическими пьянками он разлагает коллектив. Надо либо закрывать театр, либо освобождать Высоцкого, потому что из-за него я не могу прижать других, и разваливается все по частям».