Николай Кузьмин - Огненная судьба. Повесть о Сергее Лазо

Пригласив капитана Саковича к столу с разостланной картой, Лазо поднялся и выдержал недолгую паузу.

— Сама обстановка заставляет нас жить на два этажа. Мы сейчас формируем регулярную армию. Это — легально. Нелегально же мы должны не забывать о коварстве японских интервентов и быть готовы к тому, что они могут напасть на нас внезапно. Легальной работой у нас занимается Военный совет. Для нелегальной работы мы создаем специальный центр. Вам, — официальным тоном обратился Лазо к внимательно слушавшему Ильюхову, — придется переключиться на нелегальную работу. Формально вы остаетесь в должности командира 1-го Дальневосточного, но, повторяю, формально. На деле же поскорее сдавайте полк своему заместителю и готовьте Приморье к обороне. Вам и вот капитану Саковичу Военный совет дает три дня, чтобы подготовить свои предложения. Понимаю, что трех дней мало, но, к сожалению, больше дать не можем, — некогда. Положение угрожающее…

Он помедлил, собираясь что-то добавить, и вдруг улыбнулся.

— Ступайте-ка поскорее к коменданту, он вас переоденет, приведет в порядок. Сбрасывайте с себя эти таежные шкуры…

За обеденным столом Сергей Лазо насмешливо глядел на хозяина.

— Значит, вы с Саковичем сразу же законфликтовали? Не успели начать и — уже? А мы-то надеялись!

— Пойми меня правильно. Ваш Сакович судит и рядит, как кадровый военный. Он рассчитывает на обыкновенную позиционную войну, а мое мнение — готовиться к партизанской войне.

Перед тем как увести Лазо к себе обедать, Ильюхов зашел в кабинет усатого капитана. Все стены были увешаны картами. Разноцветные флажки обозначали расположение партизанских частей и японских войск. Вдоль морского побережья твердая рука военного специалиста провела жирную черную линию, обозначив предполагаемый оборонительпый рубеж. Сакович ломал голову над тем, каким образом предотвратить высадку крупных военных десантов противника. С этого и начался спор. На взгляд Ильюхова, в оценке обстановки следовало исходить из того, что у японцев в Приморье уже имеется вполне достаточно военных сил и они могут обойтись без подкреплений.

Сергей Георгиевич невесело размышлял о том, что на этот раз, пожалуй, прав не кадровый военный Сакович, а опытный партизанский организатор и командир Ильюхов. Сил у японцев припасено достаточно. Они не теряли даром времени. Выжидая, лавируя, лукаво затягивая заседания согласительской комиссии, они готовились, готовились, готовились. Лазо вспомнил февральскую поездку по краю вместе с Губельманом. Отправились они в специальном вагоне, прицепленном к поезду, с надежной охраной. Вагон отапливался печкой, немилосердно дымившей.

Часами Сергей не отходил от вагонного окна. Впервые за несколько лет доводилось ехать свободно и открыто, не боясь слежки, шпиков. На станциях не видно ни жандармов, ни офицеров. От острых впечатлений невольной улыбкой растягивались губы: хозяевами едем!

На каждой станции в вагон поднималось несколько человек: начальник гарнизона, партийные работники. Иногда вагон отцепляли от поезда, и Лазо с Губельманом уезжали в город, там собиралось совещание. Со следующим поездом они снова продолжали путь.

На крохотном полустанке после Спасска у вагонной подножки, где стоял бородатый партизан с винтовкой, возник шум. Лазо, строчивший по свежим впечатлениям в блокноте, поднял голову, затем поднялся, вышел в коридор. Навстречу шел Губельман. Пушистые усы не скрывали его довольной улыбки.

— Что там, Дядя Володя?

— Японцы. Дурачками прикидываются: лезут и лезут. Но наши с ними научились разговаривать.

Это был уже не первый случай, когда японские офицеры, как бы не понимая языка, пытались отпихнуть охрану и влезть в вагон.

— А может, все-таки пустить разок? Пускай зайдут, посмотрят. Мы же тут ничего такого не везем.

— Еще чего! Мы же к Коротышке не суемся. Вот и они пускай не лезут. Знаем мы, что все это значит!

Вагон мягко тронулся, заколебалась на окне занавеска. Проплыло казенное приземистое здание, затем ветхий сарай с конной сена на крыше, привязанный теленок, замелькали сосенки, натыканные как попало на белом снежном поле. Снова быстро набрали ход.

— Сейчас будет тоннель, — сказал Губельман. — Обрати внимание, какая там охрана у японцев.

Удрученно потирая лоб, Сергей молчал. Везде, где приходилось останавливаться, товарищи рассказывали о подозрительной активности японцев. На словах они поддерживают власть областной управы, на деле же беспрестанно чинят препятствия, не дают вагонов, не подпускают к складам. На все возражения у них ответ один: обращайтесь во Владивосток, там комиссия, там разберутся и укажут.

— Дядя Володя, я с самого начала удивился, что японцы с такой охотой пошли на эту согласительскую комиссию. Может, мы сделали ошибку? Может, нам не стоило? Нет, все-таки мир лучше, чем война.

Губельман, воткнув в усы самокрутку из крепчайшего самосада, задумчиво пускал огромные порции дыма:

— Хотя, признаться, все, что мы сейчас видим…

— Война?

Ответил Губельман не сразу.

— Сдается мне, что существовать нашей комиссии совсем недолго.

Они с Губельманом еще тогда же, в поезде, обсудили перспективу ожидаемой войны. Грузы с вооружением и другим имуществом должны переправляться через 1-й Дальневосточный полк. Японцы, без сомнения, будут всячески этому препятствовать. Сделать это им легко: у них в руках Уссурийская и Сучанская железные дороги, всюду на станциях свой контроль. Во избежание неприятностей придется ночью, не доезжая до Шкотово, перегружать ящики на подводы и проселочными дорогами развозить по деревням. Обозам двигаться только в темное время суток, на дневные часы укрываться в лесу и замирать. Вывозить надо буквально все: обмундирование, патроны, оружие, муку, мануфактуру, сельскохозяйственные машины… Находясь в поезде, получили сообщение, что командой бронепоезда «Освободитель» захвачено восемь французских танков, предназначенных «союзниками» еще для генерала Розанова. Лазо распорядился отправить их в Амурскую область. Скорее всего именно там будет находиться основная база снабжения партизанских войск.

Поездка по краю закончилась в Хабаровске. В город лишь на днях вошли отряды партизан. Хабаровцы пережили свирепый террор бандита Калмыкова: он расстрелял музыкантов духового оркестра, отказавшихся играть царский гимн, зверски убил сотни советских активистов. Видя неизбежность возмездия, он с тридцатью шестью пудами золота бежал к китайцам в Фугдин.

В соседней комнате стенные часы мерно пробили восемь раз. Едва погас последний удар, Лазо посмотрел в темное окно.

— Однако мы засиделись. Пора… Сакович, я думаю, на месте. Сегодня, сейчас же мы проводим заседание Военного совета. Надо решать. Время не ждет.