Николай Кузьмин - Огненная судьба. Повесть о Сергее Лазо

— На сегодняшнем заседании мы должны вспомнить первого председателя Владивостокского Совета — погибшего товарища Суханова. Многие здесь знают его твердую волю и светлый ум, знают, что он был вождем владивостокского пролетариата… Он исполнил свой долг и стоял на своем посту до конца… Еще новые и новые жертвы будут вырваны из рядов борющегося пролетариата, но это не задержит его победного шествия… Волна за волной бьет революционная стихия и подтачивает твердыню капитала… Не будем унывать, не будем смущаться тем, что за той победной волной, которая привела нас сюда на заседание Владивостокского Совета, что за ней наступят черные дни. Будем смотреть жизни открыто в глаза. Нам нечего терять, кроме цепей, и как ни черны те тучи, которые нависли над нами, не им принадлежит победа, а нам!

Под окном грохнул взрыв, тренькнули верхние стекла, расходясь длинными лучиками. С потолка, куда впились осколки, посыпалась известковая пудра.

— Ручная граната, — определил Сибирцев и предупредил всех в номере: — Подальше от окон, подальше!

Настя Нешитова, вытянув шею, завороженно смотрела в черные царапины на белом гостиничном потолке, — туда, в безобидные щелочки, улетела мелькнувшая над головами смерть.

В гостинице «Золотой рог» собрались ненадолго попрощаться с товарищами, покидавшими Владивосток. Завтра, следом за ними, должны были выехать Сибирцев и Лазо.

В коридоре послышались бегущие шаги, открылась дверь, появился человек с разбитым в кровь лицом.

— Товарищ Лазо, я вас ищу. Японцы заняли вокзал. Идут сюда.

Дышал он запаленно, глаза блуждали. Обеими руками он уперся в косяки и стоял в дверях, как распятый.

— Вы сами видели японцев? — деловито осведомился Лазо.

— Видите же! — в отчаянии воскликнул человек, прикладывая к лицу испачканный в крови рукав шинели.

Где-то недалеко дробной длинной скороговоркой простучал пулемет, сделал передышку и снова запустил без всякой экономии патронов. Ночь за разбитыми стеклами озарялась всполохами. В городе начинался настоящий бой.

— Всем расходиться, — отдал распоряжение Лазо. — Поторопитесь! Мы с Всеволодом — на Полтавскую.

На Полтавской, 3, в помещении следственной комиссии, хранились важные документы Военного совета. Уничтожить их следовало во что бы то ни стало.

На улице удалось поймать перепуганного стрельбой извозчика. Еле уговорили ехать, обнадежив его тем, что вооружены и в случае чего…

— Эх, все одно пропадать! — в отчаянии проговорил извозчик и закрутил над головой вожжами.

Звуки разрывов и непрерывной стрельбы раздавались в той стороне, где находился Сибирский флотский экипаж.

— Прохвосты! — выругался Лазо. — Зачем же тогда было подписывать соглашение?

Сильное ровное зарево поднялось над южной окраиной города. Горела Корейская слободка.

— Дорвались! — удерживая нервную дрожь, проговорил Сибирцев.

В помещении следственной комиссии прямо на полу пылал костер. Начальник охраны (из кармана тужурки торчала рукоять нагана) ногой подпихивал в огонь пачки бумаг.

— Телефон работает? — спросил Лазо.

— Молчит. Мы вообще без связи. Но знаю, что два часа назад из тюрьмы освободили всех белогвардейцев.

— Подлецы!

— Егор! — заорал начальник охраны. — Сколько ждать?

Из коридора послышался спокойный голос:

— Из пятой комнаты — все.

— Тащи из шестой. Быстро!

— А ключ?

— Еще он спрашивает! Сбивай замки к чертовой матери!

Раздались удары приклада в дверь. Сибирцев спросил:

— Успеваете?

— Надо успеть… — И начальник снова заорал: — Егор! С громадной охапкой папок и бумаг в комнату вошел Егорша, узнал Лазо, Сибирцева и смутился.

— Чего стал? Чего не видел? Вали скорей в огонь, пока не прогорело!

— Да, да, поторопитесь, — посоветовал Сибирцев. Начальник охраны предложил:

— Надо уходить. Здесь делать больше нечего. Первыми идут члены Военного совета. Пока свободна дорога на Голубиную падь. Это — через двор, там дыра в заборе… Поторопитесь! Если что… мы их здесь придержим.

Никто не успел двинуться с места. Издали по коридору стал нарастать гул множества бегущих ног. Донесся крик: «Товарищи!..» и на все здание грохнул длинный стегающий звук выстрела из винтовки. Стрелял Егорша — близко, возле самых дверей. В ответ сухо, словно ставя точку, треснул револьвер, и тут же визгливо раздалась японская команда.

В помещение вошли два японских офицера, оставив двери настежь. В коридоре топали солдатские башмаки, поблескивали штыки. Офицеры понимающе посмотрели на черное пепелище посреди комнаты. В это время стремительно вошел еще один японец, в штатском, с гладко причесанными, словно напомаженными волосами. Он цепко оглядел всех, кого удалось захватить, задержал взгляд на смуглом лице Лазо.

— Документы, пожалуйста, — произнес он вежливо и совершенно чисто, без малейшего акцента.

Глянув в удостоверение Сибирцева, он что-то коротко сказал офицеру, а документ положил себе в карман. Всеволода, грубо пихая в спину, увели.

— Вы застрелили нашего сотрудника! — послышался его голос. — Это произвол! Я протестую!.. Не смейте меня трогать!

Лазо старался сохранять невозмутимость. Японец в штатском продолжал придирчиво обшаривать глазами его лицо. Удостоверение на имя прапорщика Ивана Козленке, взводного 1-й роты 35-го полка, он перелистал, но возвращать не торопился.

— Вы часто посещали помещение Военного совета. Так? Объясните: почему?

Лазо пожал плечами.

— Это естественно. Я политический уполномоченный своей роты.

— Каким образом оказались здесь?

— Очень просто. Ужинал в ресторане, услышал стрельбу… Здесь все-таки русский караул!

Постучав удостоверением по ногтю, японец вдруг спросил:

— А нет ли среди вас такого — Лазо? Лазо, — повторил он по слогам.

Тягостное, могильное молчание повисло в комнате. Глаза японца в штатском шныряли по сумрачным лицам. Наконец он что-то приказал офицеру, тот быстро вышел. Медленно тянулись минуты тягостного ожидания. Время от времени японец в штатском бросал на особняком стоявшего Лазо короткие взгляды.

Солдаты подобрали с пола обгоревшие бумаги и унесли.

От удара петой дверь распахнулась, и офицер, кого-то пропуская, посторонился. В комнату вошел Забелло. Сердце Лазо сделало тяжелый перебой. «Предатель!» Они с Забелло встретились глазами, бывший связник круто повернулся и вышел. Тонко улыбнувшись, японец в штатском направился следом за ним.

Ошеломленный предательством, Лазо лихорадочно соображал: «Права… боже мой, как права была Ольга! Негодяй!» Затем он подумал о Луцком, — может быть, ему удастся спастись. Для себя и Сибирцева он выхода не видел. Они могли скрыться из гостиницы, не ехать на Полтавскую, извозчик отвез бы их на конспиративную квартиру, но это значило бросить товарищей, по существу, предать. Ни он, ни Всеволод на это не способны…