Людмила Жукова - Лодыгин

Он рос с крестьянскими детьми, играл с ними в индейцев и учил грамоте, а позже, юношей, основывая одну из первых в России колонию-коммуну, многих из друзей детства пытался перетянуть туда, несмотря на противодействие власть имущих.

Несхожие увлечения детства: у Лодыгина — техника, физика с математикой, у Кривенко — животные, птицы, книги по экономике и политике (Сергей Кривенко с детства начал читать Бюхнера, Чернышевского, Малишота) — не мешали дружбе, а может быть, напротив, способствовали ей. Не было конца их доверительным разговорам в короткие часы свободного времени — день в корпусе был расписан по минутам! В девять утра уже начинались, после утреннего туалета и завтрака, занятия. Днем — часовой перерыв, прогулки и снова занятия, уже вечерние. Потом подготовка к урокам, вечернее построение и сон по приказу в общей огромной спальне под наблюдением бодрствующего всю ночь сурового дядьки — не пошепчешься. И на прогулках, когда шли кадеты ровным строем, не разговоришься. Оставались воскресные встречи дома да долгожданные вакации, во время которых друзья наезжали друг к другу в гости и вместе скакали на охоту (правда, возвращались частенько без добычи — бить зверье не любил Сергей), поздние чаевничанья под керосиновой лампой или со свечами. И снова сентябрь, снова корпус, снова тесный военный мундирчик, который так приводил в восторг в первый год обучения. Особенно парадная форма: лакированные кивера с медными гербами; чешуя, тоже медная, с пряжками для застегивания кивера; кутайсы с репейниками, помпоны; мундиры с галуном зеленым, с медными пуговицами и гербами, галстуки с манишками; шинели серого сукна с красным воротником и зелеными погонами с белой опушкой и желтой насечкой ТК и с медными пуговицами.

Надраенная медь сверкала на солнце до рези в глазах и восторга в сердце. (Это после, через годы, глядеть им на нее станет невмоготу, и кадеты тайком будут во время краткого воскресного отпуска переодеваться в штатские платья.)

Для вседневного ношения — фуражки темно-зеленого сукна с красным суконным околышем, куртки темно-зеленые к серым брюкам.

Но самое интересное, конечно, оружие. Кадетам полагались тесаки с медными эфесами в ножнах, а для учений — разнообразные ружья. У офицеров и солдат — пехотные кремневые, переделанные в ударные, и новые ударные образца 1845 года; карабины, пистолеты кремневые и солдатские новой ударной системы; шашки казачьи и кавалерийские драгунские; пики тяжелые кавалерийские — словом, целый арсенал, которым предстояло овладеть на занятиях в корпусе и в летних лагерях.

В коридорах, классных комнатах и спальнях висели батальные картины и портреты героев — гренадера Коренного, рядового Архипа Осипова, генералиссимуса Суворова…

В корпусной библиотеке — «18 книг — о путешествиях, 67 — по словесности, 112 — по истории, 104 — военные, 107 — периодических российских изданий» (собственно, почти все журналы и газеты России той поры).

За стеклом шкафов физического кабинета поблескивали барометр, термометр, микроскоп — дорогостоящие и редкие тогда приборы. Особенное любопытство вызывал своеобразный «калейдоскоп русской хронологии», собранный педагогами и воспитанниками, — обломки горшков из развалин древних славянских городищ, бронзовые фигурки животных из курганов, археологические находки из бывшей столицы Золотой Орды… Коллекция минералов, гербарий тамбовской растительности. Всего понемногу.

Учителя преподавали, воспитатели и наставники воспитывали. Разграничение обязанностей у них было четкое. Знание — от первых. История российская, всеобщая и естественная, математика, русский язык и словесность (литература), французский и немецкий языки, чистописание, закон божий, гимнастика, пение, танцы — в ведении педагогов. Воспитание нравственности, дисциплина, здоровье — в ведении офицеров-воспитателей. Ко вторым адресовались соответствующие инструкции и приказы Главного управления военно-учебных заведений — высшего начальства всех 12 кадетских корпусов империи, которые требовали в отношении кадет — будущих воинов «сбережения и подкрепления их здоровья, развития и усовершенствования телесных сил, дабы сделать их способными к перенесению трудов военной жизни». Потому воспитанники должны были вести «жизнь деятельную, простую и правильную, получать доброкачественную пищу, исправную и удобную одежду, пользоваться свежим воздухом и содержать себя в опрятности и чистоплотности, для чего… ежедневно умываться 3 раза, ходить в баню каждую неделю, а летом на купанья — и того чаще. Переменять носильное белье два раза в неделю, постельное — через 7 дней». (Чистота в корпусе делала свое дело — кадеты редко болели. Александр Лодыгин — всего один раз легкой простудой.)

На заседаниях воспитательного комитета обсуждалось такое понятие, как чувство долга. Одна из резолюций комитета гласит: «Истинная честь нераздельна с истинною нравственностью, основанием которой должно быть добросовестное выполнение того, что требуется долгом. Главнейшие нравственные качества суть: власть над собою, стремление к своему усовершенствованию, готовность помочь ближнему, деятельность, любовь к порядку, честность, бескорыстность, правдолюбие, твердость духа и скромность».

Воспитатели должны были вырастить такого офицера, который выполнит любой приказ, не размышляя, который не обманет товарищей и солдат ни на копейку, который «за царя и Отечество» будет готов сложить свою голову, который пойдет впереди атакующих во весь рост (вредность этой бравады, стоившей многих жизней, поймут много позже).

Среди воспитателей, проводивших эти резолюции и инструкции в жизнь, выделяются фигуры капитана Савостьянова — командира неранжированной роты и штабс-капитана Мамчича — инспектора классов. Именно на их долю выпадало, решая, какое наказание применить за проступок, «соблюдать строгую справедливость и соразмерность… с прежним поведением воспитанника и в особенности с намерением, которое служило побуждением поступка».

Александр Лодыгин в Тамбовском корпусе строго (розгами) не наказывался, да и всего-то телесных наказаний применено было несколько за два года, но, по мнению капитана Савостьянова, они должны были сыграть немалую роль «в воспитании других кадет».

26 мая 1862 года Александр Лодыгин с товарищами на вечернем сборе выслушал вот такую речь обычно добродушного, а сегодня рассерженного капитана Савостьянова:

— Позавчера кадет Аркадий Томашевич был оставлен без блюда за то, что ударил кадета Константина Медякиса. После этого кадет Томашевич тайно взял у кадета Медякиса галстук и подтяжки и бросил их в судно.

Принимая во внимание, что кадет Аркадий Томашевич сделал это с целью, чтобы товарищ его был наказан за небрежение ротных вещей, считаю этот поступок выходящим за рамки детских шалостей.