Степан Швец - Под крыльями — ночь

Однажды пост ВНОС [19] ВНОС — служба воздушного наблюдения, осведомления и связи. передал, что возможен налет гитлеровской авиации. Полк ушел на боевое задание. Ночь темная. Вот уже слышен гул самолетов — не такой, как у наших, а какой-то тягучий, волнообразный. Передаю условный сигнал команде ложного аэродрома. Там зажгли огни, через некоторое время донеслись взрывы бомб. У нас тихо. И вдруг совсем неподалеку — взрыв. Оказывается, на наш аэродром упала шальная бомба и вывела из строя посадочный длиннолучевой прожектор. До посадки возвращающихся с боевого задания машин осталось минут тридцать. Что делать?

Из штаба полка сообщили о происшествии в корпус, оттуда генерал Юханов распорядился произвести посадку на соседнем аэродроме.

Посадить полк на чужой аэродром! Я по опыту знаю, что это такое. Это значит лишить летный состав отдыха. Завтра утром все должны перелететь на свой аэродром, а в ночь снова на задание. Нет, такой вариант не подходит, надо сажать дома.

И я пошел на риск. Вызываю на старт несколько летчиков, не полетевших на задание, инструктирую и ставлю их с ракетницами вдоль посадочной полосы. В момент посадки включается рассеивающий прожектор, дающий маленькое световое пятно, и как только самолет минует первого «ракетчика», тот сзади, под углом 30 градусов, чтобы не слепило летчика, дает ракету. За ним другой, третий — и самолет сел.

Об условиях посадки я предупреждал экипажи по радио.

Все благополучно приземлились, и только тогда я вздохнул свободно.

Позвонил генерал Юханов, обеспокоенный тем, что на указанный аэродром бомбардировщики не прибыли.

— Где ваши самолеты?

— У себя дома, товарищ генерал.

Командир корпуса сурово отчитал меня. Я приготовился к самому Худшему, даже к взысканию, потому что всё-таки допустил самоуправство. Но грозу пронесло, взыскания не последовало.

Вступающие в строй экипажи, прежде чем выпустить их на боевое задание, командование подвергало тщательной проверке по теории и практике. Особенно большое внимание уделялось технике пилотирования. Молодых летчиков проверяли все — начиная с командира эскадрильи и выше. Ну, а как со «стариками»? Их беспокоили реже. Я уже рассказывал, что когда-то меня не планировали на первый вылет только из-за того, что не проверили в ночных полетах. А потом я начал летать, и о проверке никто и не вспомнил.

Но вот появился инспектор АДД полковник Федяшин — «летчик с ног до головы», как его дружески называли у нас в части. Он разъезжал по полкам, тщательно изучал в летных книжках записи о проверке техники пилотирования, требовал выдерживать сроки проверки согласно инструкции, со многими сам поднимался в воздух. Федяшина знали и уважали.

Однажды он пожаловал к нам в полк. Он теперь уже не разъезжал, а «разлетывал», если можно употребить такое слово, — ему был предоставлен «персональный» самолет — маленький УТ-1. Как заботливо ухаживал он за этой бело-синей стрекозой! Едва Федяшин прилетал куда-нибудь, его самолет приводили в образцовый порядок, чистили, заправляли горючим, закрывали чехлами, и только убедившись, что его УТ-1 заботливо ухожен, инспектор отправлялся в штаб.

С летными книжками в полку оказалось всё в порядке, кроме… книжки самого командира полка, то есть моей. Посмотрев ее, Федяшин ужаснулся: за всю войну Швец ни разу не проверялся в технике пилотирования ни днем ни ночью. А вдруг что-нибудь случится? Немедленно в самолет!

Я был на аэродроме. Мне позвонили из штаба:

— Готовьте самолет к полету, полковник Федяшин будет вас проверять.

Делать нечего, надо подчиниться.

Самолет готов к вылету. Ждем. Тут же, неподалеку, стоит «стрекоза» Федяшина.

— Интересно, сколько времени займет этот экзамен? — поинтересовался я у летчиков. Они тоже ждали своей очереди на проверку техники пилотирования.

— Минут на сорок рассчитывайте, — ответил кто-то.

— Умноженное на три, — добавил Молодчий. — Знаю я эти сорок минут. Меня он промариновал в воздухе часа полтора… Да ты не унывай, что-нибудь придумаем, только далеко от аэродрома не уходи.

Что можно придумать здесь, на земле, когда я буду в воздухе? Я пропустил его слова мимо ушей.

Появился инспектор.

— Сколько будем летать, товарищ полковник? — спросил я.

— Это будет от вас зависеть. Минут сорок.

— Товарищ полковник, можно немножко полетать на вашем самолете? — обратился к нему Молодчий.

Что вы, избави бог! — воскликнул Федяшин. — И не думайте, и не пытайтесь, там всё засекречено, вы и мотор не запустите.

Мы взлетели. Началась проверка техники пилотирования. Правый разворот, левый, прямая… Ничего мудреного нет, скучно.

Где мы? — спрашивает через некоторое время инспектор.

— Идем параллельно посадочному знаку, вон слева аэродром.

Он взглянул на аэродром и…

Немедленно на посадку! Ах, черти полосатые, что натворили! Скорей на посадку!

Что, думаю, случилось? Вгляделся, а там на взлетной полосе стоит маленький бело-синий самолетик на носу, задрав хвост к небу. Скапотировал! Есть от чего прийти в отчаяние.

Я развернулся и начал заход на посадку, а инспектор места себе не находит:

— Безобразники какие… Пропал самолет. Ну, я их…

Сели. Заруливаю на стоянку.

Самолетик, как оставили мы его зачехленным, так и стоит на прежнем месте в нормальном положении, целехонький.

— Кто трогал самолет? — грозно спрашивает Федяшин.

— Какой самолет?

— Мой. Я сам видел, он стоял на носу. Вы видели? — обратился он ко мне.

Я что-то не обратил внимания. Не присматривался.

— Ничего не понимаю, — и Федяшин тщательно осмотрел свою «стрекозу». Ни малейшего изъяна, никаких повреждений…

Проверку техники пилотирования я прошел, таким образом, по «сокращенной программе». Во второй раз подниматься в воздух не имело смысла, и с разрешения полковника Федяшина я отправился по своим делам, а он остался выяснять отношения с Молодчим и его друзьями.

Летчики сознались, что пошутили: выкатили самолет на взлетную полосу и подняли хвост повыше, чтобы со стороны это выглядело как авария. Им, видите ли, хотелось облегчить участь командира полка, сократить время проверки. Федяшин ворчал, но совершенно беззлобно:

— Ах проказники, ах шутники! Вы же могли погнуть винт…

— А мы осторожненько, товарищ полковник.

Закончив проверку, Федяшин улетел в другие полки, а проделка летчиков еще долго оставалась предметом шуток.

В их озорстве было что-то детское. Наверно, этим сильным, мужественным людям, не раз глядевшим в глаза смертельной опасности, порой нужна была какая-нибудь разрядка…

Враг под большим натиском отступал всё дальше и дальше на запад, но конца войны еще не видно, и полк работал с большим напряжением. В полк вливаются всё новые боевые экипажи, но вызывает глубокое уважение боевая работа тех, у кого за 100, за 200 боевых вылетов, а они, не снижая темпов, продолжают летать. Это такие, как Александр Молодчий, Михаил Брусницын, Михаил Писарюк, Семен Нижнековский, Павел Тихонов, Николай Харитонов, Федор Титов, Владимир Робуль и другие. Ребята летали за себя и за тех парней, что не вернулись с боевых заданий.