Николай Шмелев - С малых высот

— Выбросили нас ночью. Приземлились мы около деревни. Пятеро мужчин и одна девушка — радистка. Остальных разыскать не удалось. Шли днем и ночью. Наблюдали за передвижением немцев. Вдали от линии фронта было довольно спокойно. Раз в сутки заходили в деревню. Нас тепло встречали колхозники, кормили, рассказывали все, что знали о противнике. По мере продвижения к фронту становилось все труднее. Деревни были забиты фашистами. Днем отсиживались в лесах, ночью шли дальше. Питались сухарями. Костров не разводили. На пятые сутки кончились и сухари. Голодные, озябшие, мы рискнули зайти в деревню.

Тихо подошли к крайнему дому, постучали. За дверью послышался старческий голос: «Вам кого надо?»

Я ответил по-немецки: «Открывай».

Вошли в сени и шепотом спросили: «Немцы в доме есть?» — «Трое, ответила старушка, — спят, вчера пьяные были, свиньи».

Вшестером быстро покончили с ними, оттащили в огород, забросали снегом. Когда вернулись в дом, хозяйка подала на стол две крынки молока, тарелку творогу и буханку хлеба.

Как голодные волки, накинулись мы на еду и быстро съели все. Вдруг на улице послышалась немецкая речь. Куда деваться? Решили подняться на чердак. Внизу началась стрельба. Через слуховое окно мы попрыгали в сугроб и побежали к лесу. Немцы заметили нас и открыли огонь. Шальная пуля попала в Валю-радистку. Мы унесли ее в лес. Когда стрельба прекратилась, похоронили нашу боевую подругу.

После этого в деревни не заходили. По дороге еще один товарищ умер.

На двенадцатые сутки мы совсем обессилели. Решили остановиться и ждать в лесу подхода наших частей. Вскоре умер еще один. Нас осталось трое…

К вечеру на поляне показались люди в маскировочных халатах. Кто они? Немцы или наши? Каждый на всякий случай занял позицию и положил возле себя пистолет и нож. Нас заметили и стали окружать. Кольцо сужалось.

Вдруг один из лыжников, споткнувшись, громко выругался. Свои! Нас привели в штаб дивизии, потом отправили дальше — в армию. Там мы кушали под наблюдением врачей, сначала понемногу, затем побольше. Сегодня третий день, как мы питаемся нормально. Вот и вся история, — закончил старший лейтенант Синиченко.

Когда он умолк, в комнате несколько минут стояла тишина.

— Так вот что значит война… — сказал, глубоко вздохнув, Зорин.

А мне хотелось сказать другое: «Вот что значит быть коммунистом и уметь по-партийному выполнять свой долг».

Этот вечер хорошо запомнился каждому из нас.

На следующий день мы с рассветом вылетели из Теряевой Слободы и взяли курс на Перхушково. После посадки направились в лес, где размещался штаб Западного фронта. В бараке у шлагбаума находилось бюро пропусков. Когда мы туда вошли, старший лейтенант Синиченко предложил отдохнуть и на прощание покурить.

Из двери, напротив которой мы сели, вышел высокий мужчина в меховом коричневом комбинезоне и с удивлением стал рассматривать нас.

— Синиченко! — вдруг воскликнул он. Подбежал к разведчику, обнял его.

Уткнувшись в воротник комбинезона, Синиченко тихо проговорил:-Товарищ майор, командир… жив!

— Жив, жив! — ответил растроганный майор. — Через час будем докладывать командующему фронтом…

Потом Синиченко подошел к нам проститься.

— Спасибо, — сказал он. — Будете в Москве, заходите. В дом НКО. Там меня знают.

Каждому из нас он крепко пожал руку. Распрощавшись с десантниками, мы вернулись в полк.

Во второй половине декабря полк перелетел в деревню Смольниково, расположенную в нескольких километрах от Теряевой Слободы. Летный и технический состав разместился в домах колхозников. Неподалеку от деревни, возле леса, батальон аэродромного обслуживания оборудовал хорошую взлетно-посадочную площадку. В сосновом подлеске мы искусно замаскировали свои самолеты.

Войска 1-й ударной армии вышли в это время на реку Ламу и стали с ходу прорывать вражескую оборону. Приданные ей военно-воздушные силы получили приказ поддержать наступление.

Все наши самолеты переоборудовали — приспособили для бомбометания. Позади штурмана, в фюзеляже, прорезали отверстие и вставили металлическое ведро, в котором помещалось пять-шесть небольших осколочных бомб.

Холодным зимним вечером летчики и штурманы 710-го авиаполка собрались на командном пункте. Наш командир капитан Куликов объявил:

— Получен боевой приказ: нанести бомбовый удар по вражескому узлу сопротивления, расположенному близ деревни Чекчино, на западном берегу Ламы. Это примерно в двадцати пяти километрах от Волоколамска. Из этой деревни фашисты ведут сильный пулеметный и минометный огонь. Надо уничтожить их огневые точки и помочь нашим войскам освободить населенный пункт.

— Вот и стали мы ночными бомбардировщиками, — задумчиво сказал Виктор Емельянов, когда командир полка, поставив задачу, разрешил расходиться.

— А почему бы и нет? Давно пора! — отозвался парторг полка Жарков. Идет большое наступление наших войск. Нужно поддержать их всеми силами и средствами. Вот и для нас настало время стать ночными бомбардировщиками. А теперь пошли, ребята! Надо готовиться!

Жарков встал, погасил недокуренную папиросу, улыбнулся своей светлой улыбкой и направился к двери. За ним пошли все остальные.

Когда совсем стемнело, летчики и штурманы направились к своим «ночным бомбардировщикам». Предстоял первый боевой вылет за линию фронта. Мы ожидали его с нетерпением. Но каким он будет? Раньше мы летали над своей территорией. Врага можно было встретить только в воздухе. А теперь он будет стараться уничтожить нас и с земли.

Перед взлетом душевное состояние у всех было какое-то необычное. Каждый горел желанием как можно лучше выполнить первое боевое задание.

Наши старшие товарищи, воевавшие с белофиннами и на Халхин-Голе, старались передать нам свой опыт, советовали что делать в случае, если собьют или повредят самолет. Старший лейтенант Василий Слукин говорил:

— На вынужденную старайтесь садиться ближе к лесу. Он вас скроет. А потом через линию фронта добирайтесь до дома.

Но его слова не ободряли, а навевали неприятные мысли. Кому хочется помирать в девятнадцать лет?

И все-таки мы с огромным желанием, даже с азартом шли на первое боевое задание.

Механик Коновалов доложил о готовности самолета к вылету. Штурман Гарифуллин проверил подвеску бомб. Все оказалось в порядке. Запустив мотор, я вырулил на взлетно-посадочную полосу. Старт мне дали немедленно. Самолет плавно оторвался от земли.

— Забирайся выше! — сказал по переговорному устройству Гарифуллин.

Стрелка высотомера медленно поползла вверх. Через несколько минут полета внизу замелькали десятки вспышек — красных, желтых, синеватых. Вот она, линия фронта, протянувшаяся по реке Лама. Даже ночью здесь нет покоя. На вражеской стороне вспышек больше. Это рвутся снаряды нашей артиллерии.