Татьяна Рожнова - Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [только текст]

— Никогда меня не пощадят, и вдобавок перед детьми!

Напрасно страдала она мыслью уничижения перед нами, зная, что часто нет судей строже собственных детей. Ни одна мрачная тень не подкралась к ея светлому облику, и частыя, обидныя нападки вызывали в нас лишь острую негодующую боль, равную той, с которой видишь, как святотатственная рука дерзко посягает на высоко-чтимую, дорогую святыню.

Относя книгу на место, я не утерпела, чтобы не взглянуть на заглавие. Теперь оно изгладилось из моей памяти, но утвердить могу одно, что внизу было имя Герцена.

Не прошло и десяти минут, как один из соотечественников явился за ней и, признав неприкосновенность, должен был унести ее в полном недоумении, удалась или нет придуманная выходка. Я же всю жизнь упрекала себя, что так легкомысленно сыграла ему в руку» {981} .

Прожив неполных 74 года, умер Николай Афанасьевич Гончаров, отец Натальи Николаевны. Эта печальная весть настигла семью Ланских в Женеве.

«…Во время перваго нашего пребывания за границей скончался в Москве дед Николай Афанасьевич; она (Наталья Николаевна. — Авт. ) по окончании траура сохранила привычку ходить в черном, давно отбросив всякия претензии на молодость» {982} , — вспоминала ее старшая дочь от второго брака.

Яков Карлович Грот, занимавший в то время кафедру русской словесности в Александровском лицее [203], выпускником которого являлся, написал стихотворение «Памяти Пушкина» (с подзаголовком — «В день пятидесятилетия лицея, 19 октября 1861 года»):

14-летний князь Владимир Михайлович Голицын, проживавший с родителями в Москве, выехал на европейский курорт, где в ту пору находилась на лечении и Наталья Николаевна с семьей. Впоследствии князь на страницах своих неизданных записок вспоминал о ней: «Зиму 1861–1862 годов я с родителями проводил в Ницце, и там жила вдова Пушкина, Наталья Николаевна, урожденная Гончарова, бывшая вторым браком за генералом Ланским. Несмотря на преклонные уже года, она была еще красавицей в полном смысле слова: роста выше среднего, стройная, с правильными чертами лица и прямым профилем, какой виден у греческих статуй, с глубоким, всегда словно задумчивым взором» {983} .

«…Наталья Николаевна в Ницце часто бывала у больной императрицы Марии Александровны, которая ее очень любила» {984} , — писала ее внучка Елизавета Николаевна Бибикова.

Александра Ланская позднее вспоминала:

«…Успешное лечение в Вилдбаде, осень в Женеве и первая зима в Ницце оказали на здоровье матери самое благоприятное влияние. Силы возстановились, кашель почти исчез, и если проявлялся при легкой простуде, то уже потерявши острую форму. Отец с спокойным сердцем мог вернуться на службу в Россию, оставив нас на лето в Венгрии, у тетушки Фризенгоф, так как, чтобы окончательно упрочить выздоровление, необходимо было еще другую зиму провести в тех же климатических условиях» {985} .

На 70-м году умер свекор Натальи Дубельт — Леонтий Васильевич, с которым ей какое-то время пришлось жить под одной крышей в его собственном доме на Захарьевской улице, где еще при его жизни стоял его собственный бюст с надписью Фаддея Булгарина — «отцу командиру»:

Другой его словесный портрет написан А. И. Герценом: «Дубельт — лицо оригинальное, он, наверно, умнее всего Третьего и всех трех отделений собственной канцелярии. Исхудалое лицо его, оттененное длинными светлыми усами, усталый взгляд, особенно рытвины на щеках и на лбу — явно свидетельствовали, что много страстей боролось в этой груди, прежде чем голубой мундир победил или, лучше, накрыл все, что там было. Черты его имели что-то волчье и даже лисье, то есть выражали тонкую смышленость хищных зверей, вместе уклончивость и заносчивость. Он был всегда учтив» {986} .

Очень характерной для Л. В. Дубельта была его привычка выдавать вознаграждение агентам, придерживаясь цифр, кратных трем. «В память тридцати серебреников», — пояснял этот «приятнейший из жандармов» в кругу друзей.

М. Ф. Каменская, на свадьбе которой Дубельт был посаженым отцом со стороны жениха, восклицала:

«Как в то время люди несправедливо смотрели на Дубельта! Кажется, одно название места, которое он занимал, бросало на него какую-то инквизиторскую тень, и все его боялись, тогда как на самом деле он был человек добрейшей души, всегда готовый на помощь ближнему, и настоящий отец вдов и сирот. Даже папенька, который ненавидел все, что пахло тогдашним III-м Отделением, отдавал Дубельту полную справедливость» {987} .

Будучи попечителем театральной школы, этот «человек добрейшей души» завел там собственный гарем при молчаливом согласии театрального начальства, взиравшего сквозь пальцы на «забавы» жандармского генерала.

У Александра Александровича Пушкина родилась дочь Маша.

Лето 1862 года привнесло много перемен в жизнь детей Натальи Николаевны. Ее младший сын Григорий перешел служить в Министерство внутренних дел. «Жил у родителей, — писала о нем Е. Н. Бибикова. — Он тоже был самолюбивый, как сестра, и его тяготила роль бедного офицера» {988} .

А в семье Дубельтов события обретали необратимый характер. Произошел разрыв. Жить совместно с «этим мерзким типом», как называла теперь мужа дочери Наталья Николаевна, оказалось невыносимо. По словам близкой знакомой Натальи Дубельт — Е. А. Регекампф (Новосильцовой), «…у нее (Н. А. Дубельт. — Авт. ) на теле остались следы его шпор, когда он спьяну, в ярости топтал ее ногами. Он хватал ее за волосы и, толкая об стену лицом, говорил: „Вот для меня цена твоей красоты“» {989} .

Супруги разъехались. Наталья Александровна уехала к тетке А. Н. Фризенгоф, укрывшись в ее бродзянском замке, и начала бракоразводный процесс.

О разладе в семье «сестры Таши» вспоминала и Александра Ланская: «…летом 1862 года произошел окончательный разрыв, и сестра с тремя малолетними детьми оказалась одинокой, без куска хлеба <���…>