Татьяна Рожнова - Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [только текст]

После смерти Сильвестра Зенькевича в 1895 г. на должность управляющего араповским имением Воскресенская Лашма был приглашен некий М. И. Лаже (которого затем сменил купец 2 гильдии Алексей Ильич Небеснов), впоследствии рассказывавший о том, чему сам был свидетель:

«<���…> С наступлением майских дней, когда окончательно проходил ладожский лед, Араповы замыкали свой особняк по Французской набережной № 18, покидали столицу и со всем штатом прислуги, горничными, поваром, камердинером переезжали в пензенскую усадьбу.

Генеральша Александра Петровна… в описываемую эпоху, на рубеже обоих столетий, была особой почтенного возраста, пышнотелая, белая, круглолицая…

Одновременно, чуть ли не в тот же день, покидала Москву и переезжала в Лашму Мария Александровна, неизменно проводившая у сестры лето… Будучи примерно на десяток лет старше своей единоутробной сестры, Мария Александровна совершенно на нее не походила. Это была худенькая, седая, подтянутая старушка, темноглазая, с сеткой мелких морщинок, прорезавших смуглое, не лишенное все же известной привлекательности, характерное „пушкинское“ лицо.

Ежегодно приезжал на лето вместе с семьей — женой Натальей (следует читать — Елизаветой. — Авт. ) Ивановной и двумя мальчиками-подростками (Николаем и Иваном. — Авт. ), из которых один через несколько лет умер, объевшись крыжовником, — зять, советник посольства в Мюнхене, а потом в Вене, Николай Николаевич Столыпин, кузен будущего премьера, рослый, красивый, еще сравнительно молодой человек, крупный помещик той же пензенской губернии, владелец „Пушкина“ и „Столыпина“.

Летняя жизнь протекала неторопливым, размеренным ходом. Вставали рано, в полдень сходились к общему завтраку. После завтрака генерал продолжал заниматься хозяйством… Генеральша Александра Петровна приказывала подать серую тройку и вместе с сестрой совершала обычную утреннюю прогулку, то в окрестные степи, то по направлению в „Лашминский Бор“.

По-столичному, сравнительно поздно, к шести часам сходились к обеду, беседовали и спорили на хозяйственные, общественные, политические темы. Генерал и всецело примыкавший к нему Н. Н. Столыпин разделяли воззрения передовой части русского общества…

К шести часам подавался легкий ужин, фрукты и чай, а затем вплоть до полуночи общество продолжало сидеть в столовой или гостиной, занимаясь беседой, чтением столичных газет, иной раз цитированьем стихов и посланий поэта.

К услугам владельцев была обширная библиотека, где встречались многие экземпляры, принадлежавшие когда-то поэту, с его карандашными отметками и набросками на полях.

Интересную фигуру представлял собой Логин, старый араповский камердинер, малограмотный, но в совершенстве разбиравшийся в книгах, приносивший безошибочно, по первому требованию любой русский, даже французский или английский том. Не лишен был известного интереса и проживавший безвыездно в лашминском доме, старый друг семьи доктор Филатов.

Невзирая на противоречие во взглядах — фрондирующий генерал и его зять примыкали к одному лагерю, сестры к другому — собеседники относились друг к другу с величайшей терпимостью, уважением, любовью. Добрый мир и согласие не нарушались…

Иной раз, проездом на юг, жаловал сам фельдмаршал, заканчивавший дни на покое, в своей крымской усадьбе, граф Дмитрий Алексеевич Милютин [224]. Ежегодно посещал Лашму и проживал в ней летней порой старший сын поэта, генерал от кавалерии Александр Александрович Пушкин, сухой, седой как лунь, но еще достаточно бодрый старик, в своем васильковом мундире нарвских гусар, которыми командовал на русско-турецкой войне.

В карты не играли, отдавали досуг чтению, разговорам, дамскому рукоделью — Мария Александровна, в особенности, была по этой части искусная мастерица. Генеральша Александра Петровна принималась за мемуары, в которых по мере сил пыталась отмести злые наветы, порочившие память Наталии Николаевны.

— Мой долг обелить ее имя! — говорила Александра Петровна.

Охота, рыбная ловля и прочие летние развлечения были вовсе исключены из ежедневного обихода пожилых обитателей Лашмы (страстным охотником в свое время был покойный родитель владельца, Андрей Николаевич, проводивший бывало в „отъезжем поле“ по две-три недели…).

Скромный с виду помещичий дом таил в своих недрах богатую обстановку покоев, наполненных мебелью старинного стиля, бронзой, коврами, фарфором, галереей фамильных портретов, многочисленными реликвиями поэта, записками, рукописями, шутливыми посланиями, бережно охраняемыми от праха и уничтожения.

Намечавшаяся реформа в области русского землеустройства встречала у владельца усадьбы пламенного сторонника.

— Чем скорей наделить землицей мужиков, тем счастливей будет Россия! — говаривал генерал.

Н. Н. Столыпин в этом вопросе от слов перешел к делу, и в короткий срок распродал большую часть своих земельных угодий крестьянам, по низкой цене, по 75 рублей за десятину. Он же редактировал на досуге и вскоре выпустил в свет четырехтомный архив своего прадеда адмирала графа Николая Семеновича Мордвинова, воспетого Пушкиным государственного деятеля екатерининской и последующих эпох…

Усадебная жизнь оживлялась с приездом обоих сыновей молодых офи-церов-кавалергардов, Петра и Андрея Ивановичей. Съезжалась окрестная молодежь, начинались охоты, ружейные и с борзыми, верховые прогулки. А кругом мордовское царство, мирный народ, в живописных мордовских одеждах, убранных у щеголих серебряными монетами… Звучал девичий смех, звенели старинные клавесины, звучали пушкинские романсы, стихи…

Генеральша Александра Петровна надевала нарядное платье, фамильные брильянты и жемчуга, отчего становилась красивее и моложе, вспоминала прежние годы, передавала эпизоды из далекого прошлого. Как, между прочим, суровый царь Николай — она была его крестницей — однажды (когда ей было семь лет. — Авт. ) зашел в ее спаленку и как она, растерявшись, отвесила ему придворный поклон в ночной рубашке…

Мария Александровна, сухонькая, но бодрая, выходила к приезжим гостям в неизменном темном костюме без всякого следа украшений, скромно усаживаясь в тени, принимала участие в общей беседе, вносила в споры примиряющее начало.

Между прочим, была она до крайности суеверна, пугалась совиного крика, избегала тринадцатое число, а если выплата пенсии из наровчатского казначейства приходилась на пятницу, задерживала поездку „нарочного с оказией“ на несколько дней» {1105} .

М. А. Гартунг — Г. А. Пушкину из Воскресенской Лашмы.

«…Скажи, пожалуйста, зачем ты разыскиваешь сестру Ташу и меня? Это очень меня интересует. Уж не получил ли ты какое-нибудь наследство?..» {1106} .