Татьяна Рожнова - Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [только текст]

— Да, ваше сиятельство, не поверите, какой большой оброк собирают босоногие чертенята червячками с своей законной барыни…

И не одни ребятишки приглядывали за неутешною вдовицей; кроме них, каждую ночь забирались в грот какие-то шалопаи-студенты, прятались по темным уголкам и оттуда следили за каждым движением графини, как она то полежит на плите, то походит по гроту, плачет, рыдает, слезы свои собирает в богатый батистовый носовой платок и потом кладет его между розанов на могилу своему Адольфу… Все это, должно быть, сначала очень забавляло шалунов-студентов, но скоро им надоело быть только наблюдателями; им самим захотелось принять участие в этой ночной трагикомедии. Вот раз, перед приходом графини, забрались проказники в грот, сдвинули плиту с пустой могилы, один из них спрыгнул в склеп и притих, а другие задвинули над ним плиту и попрятались… Приходит графиня; как всегда плачет, рыдает и упрекает обожаемого супруга за то, что он покинул ее одну на белом свете… И вдруг из недр земли страшный замогильный голос отвечает:

— Я здесь, я жду тебя, приди ко мне!..

Быстрее молнии улепетнула вдова из грота, студенты с громким хохотом убежали восвояси по Адольфовой аллее…

С тех пор графиня в грот ни ногой… Говорили — не знаю, правда ли это — что и говорящего покойного супруга после этого вырыли и отправили похоронить на родину в Италию и что будто бы теперь обе могилы в гроте пусты… Сама же графиня Полье, не подновляя ежедневно своего горя ночными ламентациями (оплакиваниями. — Авт. ) видно, скоро забыла своего незабвенного Адольфа, потому что вышла в третий раз замуж за неаполитанца князя Бутера.

Но „не суди и не осужден будешь“.

Теперь, верно, и самой княгини Бутера нет на Божьем свете… Мир праху ее!.. И да сбудется над нею священное обещание: „Она много любила и много ей простится!“» {1242} .

После того как Николай I объявил, что состоится суд, к которому будут привлечены все участники дуэли, французский посол Барант тут же попросил выдать выездной паспорт д’Аршиаку, чтобы тот отправился в Париж в качестве курьера. Паспорт был выдан, и Барант поспешил убрать своего атташе подальше от Петербурга во избежание скандала и неприятностей.

Здесь А. Я. Булгаков, как и во многих других оценках дел и жизни Пушкина, неточен. На самом деле, после смерти Поэта осталось свыше 50 неоплаченных счетов. По ним Опека заплатила 138 988 рублей. Из них около 95 600 рублей — частные долги и 43 388 рублей — долги казенные.

Протопресвитер (от греч. «наистарейший») — высший частный титул белого духовенства, который возглавлял собор Зимнего дворца и Благовещенский собор в Московском Кремле и обычно был духовником императорской семьи.

Сестра Софьи и Андрея Карамзиных — Екатерина Николаевна (1806–1867), 27 апреля 1828 года стала женой князя Петра Ивановича Мещерского (1802–1876).

Вслед за лермонтовским стали появляться и другие стихи современников и друзей Поэта, посвященные его памяти: В. А. Жуковский — «Он лежал без движенья…», 1837 г.; П. А. Вяземский — «На память», 1837 г.; Ф. И. Тютчев — «29-е января 1837»; А. И. Полежаев — «Венок на гроб Пушкина», 1837 г.; А. В. Кольцов — «Лес». 1837 г.; Н. С. Теплова — «На смерть А. С. Пушкина», 1837 г. и др.

Фаддей Венедиктович Булгарин (1789–1859) — автор нескольких романов и повестей, издатель газеты «Северная пчела» и журнала «Сын отечества», негласный осведомитель III Жандармского Отделения, на которого Пушкин написал серию едких памфлетов и эпиграмм, называя его то «Авдей Флюгарин», то «шут Фиглярин». «Фигляриным» называл его в стихах и князь П. А. Вяземский.

Данное утверждение Иваницкого является ошибочным, так как фрейлинами, согласно их статусу, могли быть только девицы, то есть незамужние. Жена Поэта, в отличие от своих сестер, никогда не была фрейлиной двора. Фрейлина (от нем. fräulein — незамужняя женщина) — младшее придворное звание для девиц.

«В продолжение этих жестоких дней Ек. Ив. Загряжская, в сущности, не покидала квартиры Пушкиных. Графиня Жюли Строганова и княгиня Вяземская также находились здесь почти безотлучно, стараясь успокоить и утешить, насколько это допускали обстоятельства» {1243} , — отмечала Александрина Гончарова.

«Графиня Ю. П. Строганова в день кончины Пушкина послала Бенкендорфу записку: „Приходите помочь мне заставить уважать жилище вдовы“. Эти слова (написанные по-французски. — Авт. ) она повторяла неоднократно и даже написала о том мужу в записке, отправленной в III-е Отделение, где тот находился по распоряжениям о похоронах» {1244} , — рассказывала княгиня Вяземская.

Причина «раздражения» В. Ф. Вяземской заключалась в том, что графиня Строганова была недовольна своевольным поступком ее сына — Павла Вяземского, студента Петербургского университета, позволившего себе войти в гостиную (где находилась графиня) вместе с молодым студентом-графом П. П. Шуваловым (сыном княгини ди Бутера от первого брака), пришедшим отдать дань памяти Пушкину и пожелавшим увидеть широко известный портрет Поэта работы Ореста Кипренского, написанный в 1827 г.

П. И. Бартенев впоследствии писал: «Тут, конечно, принимала участие графиня Юлия Павловна Строганова, супруг которой гр. Григорий Александрович, по матери своей (Марии Артемьевне Загряжской. — Авт. ) двоюродный брат тещи Пушкина, Натальи Ивановны. <���…> Графиня в эти дни часто бывала в доме умирающего Пушкина и однажды раздражила княгиню Вяземскую своими опасениями относительно молодых людей и студентов, беспрестанно приходивших наведываться о раненом поэте (сын Вяземского, 17-летний Павел Петрович все время, пока Пушкин умирал, оставался в соседней комнате). Граф Строганов взял на себя хлопоты похорон и уломал престарелого митрополита Серафима, воспрещавшего церковные похороны якобы самоубийцы. А Пушкин <���…> еще до получения письма Государева, выразил согласие исповедаться и причаститься на другой день утром, а когда получил письмо, то попросил тотчас же послать за священником, который потом отзывался, что себе бы желал такого душевного перед смертью настроения» {1245} .

Сын графа — Александр Григорьевич Строганов, рассказывал впоследствии П. И. Бартеневу, что после поединка «ездил в дом раненого Пушкина, но увидел там такие разбойнические лица и такую сволочь, что предупредил отца своего не ездить туда» {1246} . По словам другого мемуариста, А. Г. Строганов называл Пушкина «mauvais drôle» (шельма), в то время как жена графа (с сентября 1820 г.) Наталья Викторовна, урожденная Кочубей, «с большим жаром говорила в его (Пушкина. — Авт. ) пользу».