Татьяна Рожнова - Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [с иллюстрациями]

В «Сборнике биографий кавалергардов…», помимо послужного списка Павла Ланского, значится следующее:

«Семейная жизнь Ланского протекала не без романтической подкладки. Первый раз он женился на Надежде Николаевне Полетика, рожденной Масловой. Она была замужем за его товарищем по полку [171]. Брак этот был расторгнут как недействительный. Мать Ланского, воспитывавшая всю семью в самых строгих правилах, распорядилась в этом выборе — наотрез отказавшись дать согласие. После продолжительной борьбы Ланской принес в жертву сыновнее повиновение женщине, с которой он считал себя связанным долгом чести. С матерью произошел полный разрыв. Предчувствия ее оправдались. После нескольких лет бурной семейной жизни Надежда Николаевна бежала за границу с секретарем финляндского посольства Гриффео, оставив на руках мужа двоих малолетних детей: Николая, Павла и молодую сироту, родственницу Маслову, которую она взяла на воспитание вследствие громкого скандала…» {846} .

Это была та самая Надежда Николаевна Ланская, о побеге которой в письме Наталье Николаевне от 12 августа 1842 года язвительно острил Вяземский.

|

В свою очередь, сам Вяземский, зная, что все уже оповещены и ждут предстоящей свадьбы вдовы Пушкина, за несколько дней до нее словно бежит из Петербурга, хотя погода не располагала к путешествию. Судя по его дневнику, эта поездка не удалась:

«(Поездка в Ревель)

9 июля 1844 года.Воскресенье. Выехал из Петербурга в шесть часов. Дорогою все залито дождем — общее сетование. — Каждый день дождь по несколько раз.

12 июля. Среда. Приехал в Ревель. 12 часов.

Вода в море от 10 до 11 градусов. Здесь Ховрины. Графиня Ростопчина. София Апраксина. Опочинины. Туманская. Ф. Толстой. Граф Борх.

13 июля. Четверг. У графини Ростопчиной. Концерт.

16 июля. Воскресенье. Обедня в соборе. Купался. У графини Ростопчиной. У Опочининых, куда явился вездесущий и неизбежимый князь Любомирский. Здесь Купфер, академик с женою, дочерью доктора Макдональда. Я заметил ее еще в Петербурге, в концерте — еврейская красота, но, кажется, кривошейка. Полковник Врангель Кавказский.

19 июля. Среда. Обедал у Толстого. Не купался. В два часа пошел к Тизенгаузен. Кноринг. — Пока расспрашивал у людей на дворе, тут ли они живут и дома ли, большая собака на меня бросилась, лапу уставила на плечо и укусила правую руку до крови, но странно не прокусила ни рубашки, ни сюртука — собака злая и прежде бросалась на людей. Тизенгаузен уверяет, что она вчера, то есть в то же утро, купалась с ним в море. — В девять часов вечера прижигал мне руку доктор Геренбаум.

30 июля. Воскресенье. Получено известие о смерти скоропостижной Евгения Боратынского в Неаполе [172].

4 августа. Пятница. Обедня. Исповедался, причащался. Именины Ростопчиной и Путятиной. Обед у Ростопчиной, вечер к Путятиной. Получено известие о кончине великой княжны Александры Николаевны [173].

6 августа. Воскресенье. У Ростопчиной. У Путяты — день ее рождения. Выехал из Ревеля.

7 августа. Понедельник. В дороге.

8 августа. Вторник. Возвратился в Петербург» {847} .

|

Период поездки Вяземского в Ревель по времени совпал с письмом, отправленным А. И. Тургеневым Жуковскому из-за границы, в котором он с горечью излагал свой взгляд на положение дел в России, а также открыто называл главного тому виновника:

« 10 июля 1844. Киссинген

…Свербеев думает, что государь по первому впечатлению, которое во многих хорошо и ясно, поймет дело; но потом забудет и поступит противно сему самому верному и ясному взгляду или инстинкту: ибо в нем нет ничего иного: он темный человек, да еще и самодержец — и никто ему не перечит. Да и нас же он не любит. Какая на него надежда — одно разве будущее, неизбежное бедствие, потеря дочери, возродит его, но он уже ходит на парады, занимается касками, и все опять придет в свой порядок или прежний хаос <���…> Ты все поэтическими глазами смотришь на государя, а в нем и хорошего-то — одни фразы. <���…> Он во всем и со всем фразер и актер: я и здесь узнал многое о сем… В делах — ничего кроме жестокого варварства и отсутствия всякого продолжительного высокого чувства: он рисуется, когда говорит с вами. Я, кажется, давно разгадал его. И любовь к русскому в нем — одна любовь к русскому варварству. <���…> Детей любит, но как? Не хочу сравнивать… Жену любит, но еще хуже! Словом — пошлая проза, когда не хуже» {848} .

16 июля 1844 года, в то самое время, когда, согласно записи в дневнике, князь Вяземский купался в море, воскресным солнечным днем в пригороде Петербурга — Стрельне, состоялось венчание Натальи Николаевны Пушкиной с Петром Петровичем Ланским.

Произошло событие, которое не обошел своим вниманием и царский двор:

«…Николай Павлович отнесся очень сочувственно к этому браку и сам вызвался быть посаженым отцом, но невеста настояла, чтобы свадьба совершилась как можно скромнее; сопровождаемые самыми близкими родственниками, они пешком отправились в Стрельнинскую церковь и там обвенчались. Поэтому Ланскому не пришлось воспользоваться выпавшей ему почестью. Государь понял и оценил мотивы этого решения, прислал новобрачной бриллиантовый фермуар в подарок, велев при этом передать, что от будущего кумовства не дозволит так отделаться» {849} .

Более подробно рассказывает о свадьбе своих родителей А. П. Арапова:

«…Когда отец явился к государю с просьбой о дозволении ему жениться, Николай Павлович ответил ему:

— Искренне поздравляю тебя и от души радуюсь твоему выбору! Лучшаго ты не мог бы сделать. Что она красавица, это всякий знает, но ты сумел оценить в ней честную и прямую женщину. Вы оба достойны счастья, и Бог пошлет вам его. Передай своей невесте, что я непременно хочу быть у нея посаженным отцом и сам благословить ее на новую жизнь.

16 июля 1844 года, после полудня скромный кортеж направлялся пешком в приходскую церковь [174]Стрельны, — летней стоянки Коннаго полка.

Несмотря на так ясно выраженное желание Царя, мать уклонилась от этой чести. Она не скрывала от себя, что ее второе замужество породит много толков и осуждений, что ей не простят, что она сложила с себя столь прославленное имя, и хотя присутствие государя, осеняя ея решение могучим покровительством, связало бы не один ядовитый язычек, она предпочла безоружною выйти на суд общественнаго мнения и настояла, чтобы свадьба состоялась самым незаметным, тихим образом.