Татьяна Рожнова - Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [с иллюстрациями]

Князь П. А. Вяземский в своих примечаниях к «Записке…» Корфа, которого называл «чиновником огромного размера», возразил: «Жена его любила мужа вовсе не для успехов своих в свете и немало не гнушалась тем, что была женою литератора. В ней вовсе не было чванства, да и по рождению своему не принадлежала она высшему аристократическому кругу» {840} .

К сожалению, Корф в своих едких высказываниях был не одинок. Сбывалось предсмертное предвидение Пушкина: «Она еще потерпит во мнении людском…»

И Наталья Николаевна терпела… Всю жизнь терпела недружелюбный шепот в свой адрес, злословие, кривотолки, догадки, досужие домыслы, грязные слухи…

Когда в мае 1844 года П. П. Ланской был назначен командиром лейб-гвардии Конного полка, это послужило поводом к новым сплетням.

А меж тем в доме Гончаровых заговорили о свадьбе.

Александра Николаевна извещала брата Дмитрия:

«Я начну свое письмо, дорогой Дмитрий, с того, чтобы сообщить тебе большую и радостную новость: Таша выходит замуж за генерала Ланского, командира конногвардейского полка. Он уже не очень молод, но и не стар, ему лет 40. Он вообще (одно слово неразборчиво), это можно сказать с полным основанием, так как у него благородное сердце и самые прекрасные достоинства. Его обожание Таши и интерес, который он выказывает к ее детям, являются большой гарантией их общего счастья. Но я никогда не кончу, если позволю себе хвалить его так, как он того заслуживает…» {841} .

Из письма Александрины становится ясно, что Наталья Николаевна сама приняла решение выйти замуж, обсуждая это только с сестрой, с которой жила одним домом все эти годы. А других родственников, включая и родителей, она лишь поставила в известность. Это было самостоятельное, зрелое решение, в отличие от ее брака с Пушкиным, когда долгих два года «Гончарова-мать сильно противилась браку своей дочери, но… молодая девушка ее склонила». Теперь Наталья Николаевна, в свои почти 32 года, — глава большой семьи, она привыкла все делать сама, неся груз ответственности за каждого из подрастающих детей. Она сама вершила свою судьбу, поэтому о своем решении выйти замуж она сообщила родным post factum.

|

Н. И. Гончарова — в Полотняный Завод из Яропольца.

« 5 июня 1844 г.

Дорогие Дмитрий и Лиза, на этот раз я пишу вам обоим вместе, уверенная, что Лиза меня поймет, чтобы сообщить вам счастливую новость. Таша выходит замуж за генерала Петра Ланского, друга Андрея Муравьева и Вани. Г-н Муравьев очень его хвалит с нравственной стороны, он его знает уже 14 лет, это самая лучшая рекомендация, которую я могу иметь в отношении его. Он не очень молод, ему 43 года, возраст подходящий для Таши, которая тоже уже не первой молодости. Да благословит бог их союз. Может быть, вы уже знаете об этой счастливой вести и я не сообщаю вам ничего нового. Я с большим удовольствием пишу вам о событии, которое, насколько я могу предвидеть, упрочивает благосостояние Таши и ее детей и может только послужить на пользу всей семье. Новый член, который в нее входит, со всеми его моральными качествами, как говорит Муравьев, может принести только счастье, а оно нам так нужно после стольких неприятностей и горя…» {842} .

Тепло и душевно отозвался отец Натальи Николаевны, Н. А. Гончаров, о предстоящей свадьбе младшей дочери. Своему старшему сыну как главе гончаровского рода он писал из Москвы:

«Поздравляю Вас и любезную Вашу Лизавету Егоровну с новым зятем генералом Петром Петровичем Ланским, по какому случаю в исполнение требования письменного самой сестрицы Вашей Натальи Николаевны, дал я ей мое архипастырское (иноческое) благословение» {843} .

На пороге новой жизни Натальи Николаевны, в 1844 г., художнику Томасу Райту [170], академику живописи, были заказаны портреты: сестры Александрины, детей (Маше Пушкиной было уже 12 лет, Саше — 11, Грише — 9, маленькой Таше — 8 лет, портрет которой в серии рисунков Райта отсутствует), их гувернантки Констанции Майковой, а также и портрет самой Натали. Кроме того, придворным художником Вольдемаром Гау в том же 1844 году был написан парадный портрет вдовы Поэта, хранящийся ныне в парижской частной коллекции.

В это же время художник Райт создавал портретную галерею семейства Вяземских-Карамзиных: портреты князя Петра Андреевича Вяземского, его 24-летнего сына Павла и Софи Карамзиной (также приводимые в книге.)

Сохранилась записка П. А. Вяземского, адресованная Наталье Николаевне и относящаяся к этому времени:

«Надпишите, пожалуйста, на прилагаемой записке адрес художника Райта, того самого, который делает наши портреты за 14 рублей и пошлите ему записку с моим человеком» {844} .

Впоследствии эти портреты, в числе прочих, хранились в альбоме Натальи Николаевны, подаренном ей весной 1841 года П. А. Вяземским.

Кроме того, сохранился ее предсвадебный портрет, выполненный Николаем Ланским. Это поясной портрет, датированный юным художником: «4 июля 1844 г.», а 25 декабря того же года им был написан и портрет «дяди Петра».

|

Юный Николенька Ланской доводился племянником Петру Петровичу, который, очевидно, и представил его Наталье Николаевне, а сблизила с мальчиком вдову Поэта трудная судьба подростка, в котором она приняла впоследствии деятельное участие.

Дело в том, что отец Николая — Павел Петрович, родной брат Петра Петровича Ланского, также начал службу в Кавалергардском полку, а в 1830 г. был назначен командиром Образцового кавалерийского полка, где его высоко ценили солдаты.

Сестра Поэта в октябре 1835 г. писала мужу в Варшаву: «Лерх (Теодор-Генрих-Вильгельм Лерхе (1791–1847), доктор медицины, основатель глазной лечебницы в Петербурге, лейб-окулист. — Авт. ) лишил зрения 25 солдат Образцового полка, который стоит здесь, в Павловске, — поставив им неведомо зачем пиявки на глаза. Эти несчастные, говорят, чуть не разорвали его, шестнадцати из них он вернул по одному глазу, и они так счастливы, что пляшут от радости. Их генерала Ланского (Павла Петровича. — Авт. ) не было тогда в полку; солдаты очень любят его. Когда он вернулся, они окружили его, крича в отчаянии: „Отец наш! Мы тебя не видим, ты бы нас не допустил до такого несчастия!“ Он так был расстроен, что заболел. Это ужасно, проклятая мода на кровопускание» {845} .