Татьяна Рожнова - Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [с иллюстрациями]

Б. де Геккерн» {823} .

Что касается Дантеса, то даже будучи членом Генерального совета департамента Верхнего Рейна, он никак не мог свести концы с концами… И в этом он, подобно своему «приемному отцу», лицемерно пытался убедить всех и вся в Полотняном Заводе.

Да, «бедным» Дантесу и Геккерну только и оставалось, что рассчитывать на помощь со стороны…

Все это, вероятно, и побудило Дантеса вслед за Геккерном написать теще достаточно резкое письмо с требованием денег: «Что меня больше всего поражает в вашей переписке со мною, любезная Матушка, это ваше постоянное стремление объяснить и оправдать поведение моих шуринов в отношении меня… Совершенно возмутительно под разными вздорными предлогами не выполнять взятых священных обязательств перед сиротами» {824} .

А между тем в 1844 году, вскоре после смерти Екатерины, вдовец Дантес позировал для портрета [163], который затем был подарен им с его собственноручной подписью супругам Фризенгоф, жившим в своем замке в Бродзянах.

Жену свою Дантес похоронил на городском кладбище Сульца. На ее могиле была установлена надгробная плита, которую вскоре вынуждены были заменить на другую, поскольку на ней были указаны ошибочные даты: Екатерина умерла 3 октября, а надпись свидетельствовала, что она умерла на пять дней позже…

Ошибка была не только в дате кончины, но и в возрасте Екатерины Николаевны: вместо прожитых ею полных 34-х годах, на могильной плите значилась цифра 32.

По поводу путаницы в датах жизни и смерти жены Дантеса можно предположить, что так же как при венчании «барона Георга Карла Геккерна, 25 лет… с фрейлиной Ее Императорского Величества, девицей Екатериной Николаевною Гончаровой, 26 лет», согласно записи в метрической книге Исаакиевского собора за 1837 год (ч. II, ст. I), возраст невесты был уменьшен на 2 года, очевидно, из соображений деликатности (слишком молод жених для не слишком юной невесты) [164], так и в Сульце на могильной плите Екатерины Николаевны значился не ее фактический возраст — 34 года от роду, — а 32.

Хотя путаница в дне ее кончины говорит, скорее, не о продуманной (или привычной) акции подлога, а о невнимании близких к таким, в общем-то, сокровенно-печальным моментам жизни так рано ушедшей и (согласно постоянным утверждениям) «горячо любимой супруги».

Но факт остается фактом… Надгробная плита была заменена на другую, но и на ней надпись по истечении времени совсем уже не читается. «Все запущено, заросло вековой травой забвения».

В семейном архиве Дантеса сохранилась копия письма, которое около 1845 г. прислала ему из Москвы некая «Мари». Ей в течение ряда лет он писал откровенные, лестные для адресата, письма. Со всей очевидностью можно предположить, что в «истерзанном любовью» сердце Дантеса всегда находилось место якобы не только для Натали Пушкиной (в чем он пытался убедить ее и разубедить Пушкина, и ради чего он «закабалил себя на всю жизнь» браком с ее сестрой), но и для немалочисленного круга дам, считавших его «благородным человеком».

«Мари» — Дантесу.

«…Я убеждена, что вы благородный человек, Жорж, и потому осмеливаюсь просить Вас о жертве. Я выхожу замуж, мне хочется быть доброй, порядочной женой. Человек, за которого я выхожу, заслуживает счастья. Умоляю вас, сожгите все мои письма, уничтожьте мой портрет, принесите эту жертву ради моего спокойствия, ради моего будущего. Молю вас, ради нескольких дней того счастья, которое я дала вам. Вы заставили меня задуматься о моей жизни и о предназначении женщины. Я должна вернуться к добропорядочной жизни, знаю, что и Вы желаете мне этого. Не пишите мне больше — я не должна получать ни единой строчки, которую не смог бы прочесть муж мой. Будьте счастливы тем счастьем, которого я вам желаю и которого по воле судьбы я не смогла вам дать. Теперь мы разлучены навек, но знайте, что я никогда не забуду, что вы сделали меня лучше, что вам я обязана и добрыми чувствами и разумными мыслями, которых не знала до знакомства с вами…

Еще раз прощайте, Жорж» {825} .

Какая грустная, почти трагическая история несостоявшейся любви…

Правда, в том же архиве сохранилось и еще одно любопытное письмо Дантеса Луи Геккерну:

« 1 сентября 1835 г.

…Бедная моя Супруга в сильнейшем отчаянье, несчастная несколько дней назад потеряла одного ребенка, и ей еще грозит потеря второго; для матери это поистине ужасно, я же, при самых лучших намерениях, не смогу заменить их. Это доказано опытом всего прошлого года» {826} .

Воистину — драма любви, если бы не привкус фарса от сознания того, что «Мари», «Супруга» из письма и Екатерина Гончарова — три совершенно разных лица, а страдалец-возлюбленный — один и тот же — Жорж Дантес.

|

… Зимой 1844 годагенерал-майор Петр Петрович Ланской по просьбе своего армейского приятеля И. Н. Гончарова, офицера лейб-гвардии Гусарского полка, с которым он встретился в Баден-Бадене во время лечения, зашел в Петербурге к его сестре «Таше», чтобы передать письмо и посылку.

Впоследствии внучка Натальи Николаевны Елизавета Бибикова писала: «Бабушка была в черном бархатном платье, такая красивая, убитая горем, что дед сразу в нее влюбился» {827} .

Об этой встрече, о том, что ей предшествовало, и о многом другом сохранились воспоминания А. П. Араповой, дочери Н. Н. Пушкиной и П. П. Ланского, автора мемуаров, основанных на семейных преданиях, рассказах родственников, самой Натальи Николаевны и фактах ее биографии.

В одной из глав своего повествования А. П. Арапова ведет рассказ о том времени, когда Ланской, сослуживец Дантеса по Кавалергардскому полку, был увлечен Идалией Полетикой, женой другого своего однополчанина — Александра Михайловича Полетики [165].

По поводу самой Идалии Арапова писала:

«…Она была полуфранцуженка, побочная дочь графа Григория Строганова, воспитанная в доме на равном положении с остальными детьми, и, в виду родственных связей с Загряжскими, Наталья Николаевна сошлась с ней на дружескую ногу. Она олицетворяла тип обаятельной женщины не столько миловидностью лица, как складом блестящего ума, веселостью и живостью характера, доставлявшими ей всюду постоянный несомненный успех.

В числе ея поклонников самым верным, искренно влюбленным и беззаветно преданным был в то время кавалергардский ротмистр [166]Петр Петрович Ланской. <���…>

Отец мой не был тогда знаком с матерью. Всецело поглащенный службою, он посвящал свои досуги Идалии Григорьевне, чуждался светской жизни, и только по обязанности появлялся на придворные балы, где видал издалека прославленную красавицу Пушкину, но, всей душою отдавшись другой женщине, ничуть ею не интересовался. Наталья Николаевна его даже и в глаза не знала» [167] {828} .