Вячеслав Козляков - Лжедмитрий I

После того как царь Дмитрий Иванович вступил на московский престол, ему можно было не только выслушивать чужие условия, как это было раньше, но и диктовать свои. Поэтому, продолжая поощрять иезуитов и папский престол в их надеждах, царь поменял условия договора. Теперь он требовал от короля Сигизмунда III признания своего императорского статуса и просил в этом поддержки папы Павла V.

Вопрос о царском титуле для московских великих князей относился к числу самых болезненных в отношениях с Речью Посполитой. Непризнание этого титула за Иваном Грозным, первым венчавшимся на царство в 1547 году, положило начало целой исторической полосе войн и конфликтов между соседними странами. Как заметила А. Л. Хорошкевич, даже многие извивы внутренней политики, связанные с боярскими «мятежами» и «изменами», могли объясняться местью царя Ивана IV за ущерб царскому титулу, допущенный его дипломатами на переговорах с Речью Посполитой 23. Война за титулы велась и при заключении русско-польского перемирия 1602 года: в итоговом документе Бориса Годунова не называли царем, а московские дипломаты отказали польскому королю в праве именоваться еще и королем Швеции, несмотря на принадлежность Сигизмунда III к шведской королевской династии. Когда Дмитрий появился в «Литве», как только его не называли — «сын этого тирана», «московит», «господарчик», «московский государик» (на сейме 1605 года), но никогда — «царевич» или тем более «царь». Этот титул он обрел только вступив в пределы Северской земли, а затем утвердил его венчанием в Успенском соборе. Но в представлении о московских князьях, существовавшем в Речи Посполитой, ничего не изменилось. Поэтому требование именовать себя императором Московского государства было со стороны царя Дмитрия Ивановича вызовом и немыслимой дерзостью одновременно 24.

Станислав Немоевский писал о Дмитрии Ивановиче, что «он был полон заносчивости и спеси». Однако нельзя все списывать на высокомерие и заносчивость Дмитрия, пусть даже эти черты и присутствовали в его характере. Отрицательные личные качества правителя вполне могли совпадать с насущными государственными интересами. Дмитрия с первых шагов в Москве признали «солнышком нашим». Показательны слова, которыми протопоп Благовещенского собора Терентий встречал Лжедмитрия: «Внегда услышим кого, похваляюща нашего преславного царя, разгараемся любовию ко глаголющему, ради яже к своему владыце любве» 25. При таком отношении подданных к царской власти самозванец мог не сомневаться, что все его шаги будут благословляться и одобряться.

После первых «реставрационных» шагов, связанных с искоренением памяти о временах правления Бориса Годунова, царь Дмитрий Иванович нашел более великую идею, захватившую его целиком. Недостаток положения Московского государства, соприкасавшегося на своих границах с периферией Османского султаната, он решил превратить в достоинство и возглавить борьбу христианских государей против «варварского» мира 26.

Последний раз дипломаты Московского государства и Речи Посполитой говорили о целях общей борьбы с «бесерменами» (басурманами) в 1602 году. Но тогда это были всего лишь осторожные риторические фразы, не включавшиеся в текст письменного договора, чтобы не раздражить турецкого султана. Самое большее, на что могли надеяться царь Борис Годунов и король Сигизмунд III при заключении перемирия, так это возможность организации общей обороны от татарских набегов. Новый замысел превосходил по размаху все, что до тех пор обсуждалось на переговорах.

Как, наверное, было досадно королю Сигизмунду III увидеть выношенный им самим замысел в грубом исполнении московского выскочки, некогда находившегося в его полной власти! Сигизмунд III первым должен был познакомить с этой идеей Дмитрия, намекнуть на место, которое отводилось московскому царю в будущем новом крестовом походе. Всему этому способствовали и родственные связи Сигизмунда с императорским домом Габсбургов, и прекрасное знание ситуации при дворе султана в Константинополе. Речь Посполитая часто сталкивалась с турецкими янычарами и войском крымского царя не только на своей территории, но и в Молдавии и Венгрии, на ее стороне были воинственные запорожские казаки. И вот правитель Московского государства вместо того, чтобы оставаться в подчинении короля, попытался перехватить инициативу и сам первым организовать крупный поход на Крым и дальше на Восток 27.

Но для этого Дмитрию Ивановичу требовалось признание императорского титула. Уже позднее, в 1612 году, объясняя римскому папе Павлу V причины войны с Московским государством, польско-литовские послы будут говорить, что Сигизмунд III «предпринял ее не столь с намерением распространить свои и королевства своего владения, сколько для того, чтобы утвердить христианство против варваров и самую Московию обратить от раскола к этому святому апостольскому престолу» 28. Достаточно откровенное признание того, как на самом деле в Речи Посполитой относились к возможному союзнику, ставя его, пока он не присоединился к католичеству, на одну ступень с варварскими странами.

Другие обещания, которые царевич дал в Польше, непосредственно касались уже его самого. Он исполнил то главное условие о занятии московского престола, о котором договаривался в Самборе с сандомирским воеводой Юрием Мнишком. Следовательно, их договор о женитьбе на Марине Мнишек вступал в силу. Для Дмитрия Ивановича, кроме решения важного династического вопроса, это означало оплату выданных векселей, в которых была заложена едва ли не половина Московского царства.

Новому царю предстояло найти выход из сложного положения: как получить свое, желанное, не оттолкнув сторонников в Речи Посполитой и вместе с тем не создав у окружавших его бояр впечатления о предпочтении, оказываемом им в раздаче земель и казны своим будущим родственникам Мнишкам. Как известно, в этом царь Дмитрий Иванович был менее удачлив, дав боярским заговорщикам прекрасный предлог для расправы. Но не мешает задуматься и над общим проектом самозванца, посмотреть на то, что он успел сделать для достижения своих целей.

Отношения с Мнишками должны были стать показательными для положения иностранцев в стране. Царь Борис Годунов тоже любил выходцев из Западной Европы, но был разборчив, отдавая предпочтение протестантам перед католиками и приглашая преимущественно врачей, ювелиров и других искусных специалистов. Хотя в Московском государстве уже существовала корпорация служилых иноземцев, однако большого военного значения она не имела, а скорее, должна была подтвердить статус московского самодержца, которому служили выходцы из благородных сословий других стран 29. Иноземцев всеми способами поощряли к принятию православия, щедро награждая за это.