Николай Рыбкин - Записки космического контрразведчика

— Ну, теперь иди, обрадуй друзей-космонавтов, они поди заждались, ну и привет Столярову. Молодцы, что не растерялись!

Эта похвала была уже для всех. Быстро, по-военному, я поблагодарил своего собеседника и, окрыленный успехом, почти выбежал на улицу, где у машины, несмотря на то что стоял октябрь и было ветрено, топтались подъехавший Климук и Глазков...

Я подошел, держа в руках заветную бумажку с номером приказа. Дал прочесть, быстро все пояснил, и мы втроем, с криком «Ура!», стали обниматься и прыгать — два героя-космонавта вместе с опером. Петр Ильич сразу засуетился на предмет, где бы это дело обмыть. Но рассудительный Юрий Николаевич Глазков сказал: «Нет, ребята, надо ехать к Столярову, все обстоятельства доложить и уже потом... Хотя очень хочется сейчас!»

Мы сели в авто и возвратились назад, на осиротевшую без Феликса Эдмундовича Лубянку. Нас быстро проводили к Столярову, и мы приступили к докладу. Но он был сумбурным, потому что нежданная радость перехватывала дыхание. Тогда Николай Сергеевич, как и подобает авиатору, достал коньяк и попросил секретаря принести закусочки — он ведь и сам тоже был новичком в этих строгих кабинетах.

Разгорячившись после трех рюмочек, он стал демонстрировать нам именной пистолет, подаренный Ельциным после первой «защиты» Белого дома. Краем глаза я заметил, что Юра Глазков достал из папки фирменный бланк Центра подготовки и стал что-то писать, пока хозяин кабинета вел неспешный рассказ о героизме людей, отстоявших демократию и Ельцина в августе 1991 года. Глазков в это время дописал, подвинул лист Климуку. Тот быстро пробежался по рукописному тексту и тоже подписал. Глазков подвинул лист Столярову. Тот, углубившись в текст, периодически поднимал взгляд на меня и, надо сказать, смотрел как-то по-доброму, но интригующе.

Я, естественно, сидел ни о чем не ведая, но при этом заинтересованно пытался прочесть содержание записки, так как увидел в тексте свою фамилию, несмотря на перевернутый лист. Потом Столяров быстро набрал какой-то номер и сказал:

— Анатолий Петрович, зайдите ко мне!

Буквально через две минуты, едва мы успели снова налить себе по рюмочке и подготовили четвертую для ожидаемого человека, в кабинет зашел сотрудник, которого я немножко знал. Столяров передал ему «фирменный» листок ЦПК:

— Вот, космонавты просят изыскать возможность и поощрить Николая Николаевича за совершенный сегодня подвиг — повысить его в звании. Ведь у них там все начальники, даже самых маленьких управлений, — генералы, а начальник Особого отдела — подполковник.

— Я думаю, поэтапно сделаем полковником, а уж потом и генералом, ведь через звание пока нельзя, — отвечал сотрудник.

По его ироничному отношению к поднятой теме я понял, что сейчас настало какое-то необычное время, когда нет ничего невозможного. Опять все выпили, товарищ попросил разрешения уйти и забрал меня с собой. Он объяснил мне, что завтра же даст указание начать подготовку необходимых документов, но при этом попросил меня под любым предлогом сегодня же отпроситься со службы и уехать куда-нибудь подальше, где нет телефонов — мобильников тогда еще не было. На мой немой вопрос тут же добавил:

— Завтра у твоих начальников такое начнется, что они тебя замучают вопросами. А так будут просто выполнять команды и писать необходимые документы. Я же никому ничего объяснять не буду. Скажу так надо — и все!

Повод я нашел простой: есть много отгулов, и я желаю выехать на отдых в Рузу, где у ЦПК был профилакторий — телефон там имелся, но дозвониться на него было практически невозможно. Мой непосредственный начальник, ни о чем еще не ведая, разрешил мне отдохнуть...

Зато как только я в понедельник вышел на связь, непосредственный руководитель сразу призвал меня к себе:

— Ты у какого руководства был и как туда попал?

— А что, собственно, случилось? — попытался я ответить «по-одесски», то есть вопросом на вопрос.

— Да мы тут с утра пятницы и все выходные занимались твоим отделом! Нас поставили на уши и приказали решить задачу «государственной важности» — срочно сделать тебя полковником, но ты же понимаешь, что для этого нужно...

Действительно, «просто так» воинские звания у нас не дают. Или не давали. Поэтому, чтобы все соответствовало установленным правилам и оргштатной структуре, был поднят статус Особого отдела по Центру подготовки космонавтов им. Ю. А. Гагарина. Из дивизионного штата отдел был переведен в корпусной, что, собственно, и соответствовало реальному положению. Таким образом должность начальника стала полковничьей, заместителя — подполковничьей, а в отдел добавили еще три должности старших оперуполномоченных...

По большому счету, так оно и должно было быть... Однако к этому «объекту», как принято говорить в оперативной среде, всегда было неоднозначное отношение. Как правило, операм завидовали коллеги других подразделений и их начальники из-за элитности Центра, но никто не снимал с них всех проблем, им присущих. А ведь степень нашей ответственности была значительно выше, чем в других местах — при реальном отсутствии иных благ, кроме как знакомства с космонавтами.

Но тем не менее уже через несколько дней после встречи у Столярова мне было присвоено очередное воинское звание — полковник. Вот так неожиданно сбылось пророчество Степана Анастасовича Микояна, еще в 1973 году сделавшего мне расклад со званиями. Правда, стать генералом, оставаясь в Звездном городке, я не мог, а уезжать в поисках генеральских должностей, мне откровенно не хотелось. И вообще, я никогда не считал себя ни карьерным военным, ни карьерным чекистом. А предки мои из донских казаков, и многие мужчины нашего рода-племени красуются на старинных фотокарточках в военных формах, но в небольших званиях. Погоны полковника в нашей семье — у меня первого.

Точно известно, что когда в 1959 году ЦК КПСС и Совмин СССР поставили задачу военно-воздушным силам отобрать двадцать летчиков для предстоящих космических полетов, то главным критерием было здоровье. Первые космонавты даже смеялись по этому поводу, дескать, отбирали по здоровью, а спрашивают по уму.

Но ни тогда и ни позже не стоял вопрос отбора по национальному признаку. Врачи справились со своей задачей на «отлично». В первую двадцатку попали чуваш, украинец, татарин, белорус и одессит — это фактически особая национальность, — сибиряк с еврейскими корнями и, естественно, несколько русских, в ДНК которых замешано много интернациональных схем. Но можно твердо сказать, что чистого русского никто и не искал, поскольку и задачу такую никто не ставил.