Гвидо Кнопп - История триумфов и ошибок первых лиц ФРГ

После некоторых раздумий была выбрана площадь перед церковью. Гельмут Коль опасался волны ярого национализма. Что было бы, если бы толпа затянула «первую строфу национального гимна»? На этот случай в целях безопасности на площадь были предусмотрительно размешены певцы из дрезденского церковного хора мальчиков, чтобы затянуть песню «Возблагодарим Господа». Однако это натолкнулось на непонимание организаторов митинга. Сегодня Коль и сам смеется над этим: «Как мы могли решить, что люди после сорока лет социализма затянут первую строфу гимна или вообще церковный хорал?» Вплоть до мельчайших деталей Коль вспоминает об «своем» дне ликования. Неудивительно, что его выступление было вознаграждено яркими статьями в прессе.

Немецкое единство пришло «снизу», в этом канцлер был уверен. Для Геншера и Шойбле это тоже было очевидно. Модров, наблюдавший за выступлением канцлера перед церковью с экрана телевизора, не зря предполагал, что внутренне Коль в этот дрезденский визит уже попрощался с идеей «договорного сообщества». Премьер-министр ГДР должен был через пару недель нанести визит в Москву, чтобы доложить под присягой о своем имущественном положении. «Молитесь — завтра они создают Германию», — написала газета «Бильд» от 9 февраля в заголовке на главной странице. Под «ними» понимались в первую очередь Гельмут Коль и Михаил Горбачев. 10 февраля немецкая делегация отправилась с визитом в Москву.

ГДР находилась в положении банкрота, поток беженцев не иссякал. Перед лицом ежедневно ускоряющегося процесса развала ГДР становилось «теперь уже неизбежно, чтобы оба немецких государства договорились между собой о быстрейшем объединении», — сказал Коль. После «ледникового периода» в диалоге с Кремлем из-за плана из десяти пунктов назревала сильная потребность в выяснении отношений и примирении с Москвой. Два года назад Горбачев заявил бундеспрезиденту Рихарду Вайцзекеру: «Существуют два немецких государства. Но что произойдет через 100 лет, решит история». Даже Коль и Тельчик в конце ноября 1989 года думали, что все произойдет в течение 10–15 лет. Сумасшедший темп истории превзошел все ожидания.

Коль еще надеялся на хорошие отношения с Горбачевым, которые оба обрели в Бонне в июле 1989 года. Там был разбит «гордиев узел», завязанный из-за сравнения Коля с Геббельсом. «Все сложилось так, — вспоминает Горбачев, — что эта встреча вывела нас на другой уровень, уровень доверия, и это решающий фактор. Без доверия невозможна никакая большая политика. Нам стало это понятно этим вечером в бунгало канцлера…» Коль рассказывает: «У нас был необычайно интенсивный разговор, мы пошли в сад, и все получилось, была действительно теплая летняя ночь, что мы просто сидели внизу у Рейна на стене. Потом мы просто заговорили о том, как прошла наша собственная жизнь».

Речь зашла о «немецком вопросе»: «Я сказал ему [Горбачеву], что не имеет смысла ходить вокруг да около, немецко-советские отношения не станут настоящими партнерскими отношениями или даже дружескими, пока нас будет разделять вопрос немецкого единства». А следующую цитату Коль припоминает уже как наизусть выученное стихотворение: «…тогда я указал на Рейн и сказал, что эта вода течет к морю, и если вы запрудите реку, она пойдет на берег и разрушит его, но будет течь к морю, так же с немецким единством. Он принял это к сведению, но ничего не сказал».

Горбачев вспоминает к этому: «Я действительно разделяю мнение канцлера, что эта встреча сделала из нас не только партнеров, но и друзей. И это имело огромное значение, в первую очередь тогда, когда нас накрыла лавина проблем, которые были важны для наших обоих государств, а также для ГДР, Европы и всего мира». Семь месяцев спустя от этого хорошего настроя во время визита в Москву мало что осталось: Горбачев и его министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе приняли немцев скорее холодно. Днем раньше был заключен договор о поставках продовольствия на сумму 200 миллионов марок. Положение с продовольствием в Советском Союзе было катастрофичным. Предположительно, надежда на обширную помощь только содействовала тому, чтобы растопить лед. Тельчик записывал: «Разговор становился все более оживленным. Горбачев напоминает Колю о приглашении в Пфальц. Там он хотел попробовать хорошую колбасу. Теперь я абсолютно уверен, что плотина прорвана». Раньше Горбачев сделал заявление, звучавшее очень глобально: «Я думаю, что между Советским Союзом, Федеративной республикой и ГДР нет различий во мнении относительно единства и прав людей стремиться к единству и самостоятельно принимать решения о дальнейшем развитии своей страны».

Оставался вопрос принадлежности к Союзу. Тельчик и здесь записал, как и что происходило. «И снова сенсация — Горбачев не требует окончательного решения, никакой торговли и тем более угроз. Какая встреча!» Это был частичный успех, по крайней мере в деликатном вопросе принадлежности единой Германии к Западноевропейскому союзу.

Канцлер был гораздо меньше взволнован, чем его советник, когда нужно было сформулировать заявление для прессы, Тельчик почувствовал необходимость вмешаться: «Канцлер распахнул окно, в комнате как всегда слишком сильно топят. Он начал диктовать вслух. Я не верю своим ушам, поскольку его речь звучит как формальное сообщение о малозначительном событии. Как можно так дешево продавать такой огромный успех? Я прервал канцлера и начал сам формулировать его речь».

Наконец, около 22.00 часов по московскому времени канцлер выступает перед международной прессой: «Сегодня вечером я должен передать всем немцам только одно сообщение. Генеральный секретарь Горбачев и я согласны, что только немецкий народ имеет право принимать решение, хочет ли он жить в едином государстве. Генеральный секретарь Горбачев недвусмысленно заявил, что Советский Союз отнесется с уважением к решению немцев жить в одном государстве и что это дело немцев — определять время и способ объединения самим. Я благодарю Генерального секретаря Михаила Горбачева за то, что он сделал это историческое событие возможным… Дамы и господа, это хороший день для Германии и счастливый день для меня лично!»

На обратном пути в самолете канцлера прямо перед телекамерами открывали шампанское, Коль выпил с журналистами. Пресса не скупилась на восторженные эпитеты в описании происходящего события: 10 февраля был «самым историческим» днем. Газета «Файненшл таймс» назвала канцлера «Чудо-Колем». Советский Союз отказался от сопротивления воссоединению Германии, Москва готова допустить существование единой Германии безо всяких отговорок.

«У меня не было ощущения, что это был решительный прорыв». — сказал советник Горбачева Николай Португалов. Он очень скептически отнесся к желанию немцев праздновать «прорывы» и поражаться «чудесам». Конечно, вопрос о союзе сдвинулся с мертвой точки, но он пока еще был открытым.