Татьяна Дашкевич - Фатьянов

Тогда Николай получил огромную комнату в коммуналке на Ново-Басманной, в национализированном доме. Комната Николая в сорок три квадратных метра была теплая, хорошо отапливалась кафельными печами. Здесь — ванная, телефон, два туалета… Каждая семья, получившая коммуналку, по-своему ее переделывала. Николай жил в бывшей столовой, обшитой черным дубом. Жилище соседской семьи было отделано карельской березой. Первая комната от передней прежде значилась кабинетом, в ней долго сохранялись ореховые шкафы с зеркальными стеклами. Окна комнаты, где жил Николай, а затем — и Алексей Фатьянов, можно увидеть и сегодня. Дом выходит окнами на Курский вокзал. Если смотреть на первый подъезд со стороны тупика, это — первый балкон шестого этажа. Его можно определить по фрамуге, которую сделал муж племянницы братьев Фатьяновых — Ии Викторовны Дикоревой. Это — единственное в доме окно с фрамугой.

Студент философского факультета Московского университета, Николай по жизненной своей сути был хранителем воинского духа. Во многом он старался подражать своему святому покровителю — великодушному, скорому помощнику в воде и на суше святителю Николаю Мир-Ликийскому. Вторым его идеалом был сэр Баден-Пауэлл, автор книги «Юный разведчик», на которого до удивления был внешне похож штабс-капитан Олег Иванович Пантюхов — глава русских скаутов. В Москве была выпущена открытка, где статный красавец Коля Фатьянов стоял навытяжку в военизированной скаутской форме. От этого портрета так и веяло благородством строевой выучки русского офицерства.

Занятия скаутингом не мешали, а, казалось, лишь помогали молодому человеку зимой отлично учиться на философском факультете Московского Государственного университета. Там же учились его сестры: Наталия — на физико-математическом, Зинаида — на медицинском факультетах.

Николай от весны до осени бывал в скаутских лагерях и походах. Им были исхожены излюбленные скаутами места Москвы и Подмосковья: озеро Сенеж — будущая вотчина Союза архитекторов, Фили, Волынское, Немчиновка, Перхуха… Известно, что Николай возил свои отряды на Урал, на юг, к морю — это были экскурсионно-спортивные поездки, в которых познавалась история и крепла любовь к такой разной, великой России.

Может быть, Николай казался чрезмерно аскетическим для юноши и потому ни в одном из рассказов о нем нет даже упоминаний о его девушках. А ведь он был красив, породист, литературно одарен…

Вот небольшой отрывок из рукописного анонимного сборника «Пятое», составленного запрещенными и ушедшими в подполье скаутами. Такие сборники издавались каждый год в память о Коле к пятому июня — дню его смерти.

«…Какое сильное впечатление он произвел на меня, когда я видела его в первый раз на экскурсии в Сенеже. Перед строем он делал выговор нескольким скаутам, которые безобразничали ночью и мешали другим спать. Он был очень рассержен, и его суровые, спокойные, грустные слова произвели на меня громадное впечатление. <���…>Я сижу и смотрю на него и не могу оторваться от этого лица. Тема беседы — борьба за существование… Много потом я слыхала Колиных бесед, но ни одна не оставила такого яркого впечатления. Костер пылает. Кругом серьезные молодые лица, окаймленные пестрыми галстуками. Беседа кончилась песней «Братья, крепнет…», как нашего гимна. Но возможно ли вспомнить отдельно все минуты, когда Коля играл первенствующую роль? Я не могу. Его присутствие — это яркий отблеск света великой идеи на скаутской тропе, и воспоминание об этих отблесках навсегда осталось в моей душе, как олицетворенье той «светлой дали», о которой любил петь Коля. <���…> Пока Фатьянов был жив, он был только наш и телом и душою…».

Когда Коля приезжал домой в Вязники, то водил барышень в кино. Барышни жили в Фатьяновском розовом доме на площади — племянницы, сестры. Приходили их подруги-гимназистки. И не беда, что кинотеатр был родительским, не беда, что девицы надолго теряли сон — Коля принадлежал всем вместе и никому в отдельности, а походы в кино были высшей милостью по отношению к ним, чтобы никому не было обидно.

К нему, по-фатьяновски ясному и целеустремленному, тянулась молодь, не исключая и детей членов советского правительства из дома на Набережной, где он часто бывал желанным гостем. Его уважал и с ним считался Николай Ильич Подвойский — один из первых революционных «боевиков», по-своему обманутых революцией.

Но скаутское воспитание молодежи не вписывалось в идеологические параметры, воцарившегося в бывшей Российской империи Интернационала под номером три. Молодежный вождь Николай Фатьянов призывал своих соратников идти к детям рабочих слободок и вовлекать их в патриотическую организацию.

«Прошло три года, — пишет аноним в сборнике-мемориале о встрече с 22-летним Николаем. — Снова я в Москве. Лечу к Коле, сейчас увижу его, ясного, бодрого. Отворяю дверь, вхожу и сердце сжимается острою болью… Так вот какой он стал, Коля… Как он постарел, какой у него больной, измученный вид. Видно, недешево достались ему эти три года, и уж не обманули ли его мечты той светлой революционной весны?».

«…Мне вспоминается один из этих мрачных, зимних вечеров…» — пишет другой аноним. «… Мы сидели в Колиной комнате на Басманной. Был полумрак. Топилась печка. После целого дня беготни по учреждениям мы очень устали и в изнеможении сидели на диване. Не хотелось говорить. Но вот — стук в дверь. Вбегает скаут и, запинаясь, предупреждает, что через несколько минут Коля будет арестован. Фатьянов ни на секунду не растерялся. Быстро передал нам инструкции в случае своего ареста, после чего мы все быстро сбежали по лестнице. Поезд в Вязники уходил через двадцать минут. Можно было еще поспеть. Мы уговаривали Колю на время уехать. Но он наотрез отказался. Фатьянов не считал возможным покинуть организацию в этот критический для него момент. Личной безопасностью жертвовал он ради скаутинга…». Это было в феврале 1922 года, когда Политбюро решило ликвидировать ВЧК. И вместо него сразу же возникло ГПУ — новая «метла», которая стала «мести» со всем карьеристским рвением.

Еще верящий в здравый смысл происходящего в России скаут Фатьянов, похоже, искал компромисса с интернациональными властями. Он чистосердечно полагал, что власти любого государства, желающего сохранить свою и его, государства, независимость, заинтересованы в патриотическом воспитании молодежи. Но — увы! — русский патриотизм волчат оказался опасным для международных гиен. Он оказался в подчиненном положении в их международной политической конструкции.

«…Наступили тяжелые дни…Мы оказались непонятыми. Союз молодежи был против нас. Атмосфера сгущалась. Уже не пели «Будь готов». «Гимн борьбы» сменил его: