Татьяна Дашкевич - Фатьянов

И вот в этой злой и опасной буре Коля стоял, как могучий, крепкий дуб. Никакие штормы его не колебали. Чувствовалось, что пока Коля жив, все гонения нам не страшны, нельзя было жить с Фатьяновым и не верить в его идеалы…».

И все же старший Скаутмастор Москвы и губернии Николай Фатьянов пошел на компромисс с новыми властями, во что бы то ни стало желая сохранить содержание скаутинга, пусть и в иной форме. Потом были и Юнгштурм, и ОСОАВИХИМ, и «Зарница»… Они были тоже спортивно-патриотическими детскими организациями, но — лишенными национальной исторической идеи.

Как и все честные русские, Николай был жестоко обманут.

В феврале 1922 года при 16-й типографии многострадального Краснопресненского района Москвы, в Сокольниках и Замоскворечье были созданы первые красногалстучные пионерские отряды.

19 мая Всероссийская конференция комсомола — о чем можно прочесть в любой советской энциклопедии — постановила распространить движение пионерии на всю страну. Этот день стали называть днем рождения пионерской организации имени Спартака.

В празднично убранной Москве скаутское движение торжественно переводилось в пионерское. Тогда и был совершен идеологический подлог.

По Красной площади прошествовал детский парад, демонстрируя выправку и спортивность. Под волнующую барабанную дробь Николаем Ивановичем Фатьяновым и Николаем Ильичом Подвойским была подписана декларация о переименовании движения, после чего новоиспеченные пионеры организованно двинулись в Сокольники. Их вел туда старший Пионервожатый для возжигания первого пионерского костра. В Сокольниках Николай продрог, после чего слег с фолликулярной ангиной. По другой версии, Николай в тот момент заболел ревматизмом суставов, отчего смерть, наступившая через 15 дней, любому медику представляется невероятной. Однако, не будем делать никаких напрашивающихся выводов. История признает документ.

Как ни старались врачи и родные, молодому человеку поправиться было не суждено. Судьба его словно сделала выбор между смертью и унижениями ГУЛАГа, куда позже ушли многие из его соратников.

Пятого июня, через две с небольшим недели со дня рождения пионерии, скончался Коля Фатьянов.

«…С поникшей головой входили мы к этому маленькому красному домику в больничном дворе. Все были в сборе. Друзья Коли и его недоброжелатели, русские и маккавеи — все были здесь. Лица давно порвавшие со скаутским движением пришли последний раз взглянуть на того, кто некогда водил их по чудесным тропинкам юности.

К гробу трудно было протиснуться. Запах ладана и монотонный голос священника с ужасающей убедительностью подтверждали реальность всего происходящего. Гроб был в цветах. Розы и много, много ландышей. В скаутмастерском галстуке с белой лилией в петлице лежало то, что некогда было Фатьяновым…».

После гроб стоял во Дворце пионеров на Кировской, где нынешняя станция метро «Чистые Пруды». Там дежурил почетный караул, шел поток людей проститься с легендарным человеком. Молниеносная романтическая жизнь патриотического идеолога и вождя русской молодежи оборвалась в 24-летнем возрасте под знаком Белой лилии, символизирующей скаутинг в России. Три ее лепестка говорят о трех частях Торжественного скаутского обещания. Это — служение Богу и своей стране, помощь близким, обещание жить по законам скаутов. Святой Георгий Победоносец, убивающий змея, на гербе московских скаутов говорил о том, что люди призваны бороться со злом. Все эти качества — и чистота лилии, и благородство в борьбе святого Георгия — характеризовали духовный портрет Николая Фатьянова, который, будучи известен в то время каждому взрослому и ребенку огромной страны, исчез из анналов ее истории.

Родные снесли его на Покровское кладбище Вязников.

И долго еще в Малое Петрино приходили родителям письма с посвященными их сыну стихотворениями и поэмами. Даже те, кто никогда не видел Николая, оплакивали его.

Так выражал свою скорбь анонимный автор поэмы, посвященной памяти Н. Фатьянова «Повесть о светлом Арджуно».

…Даже крест на его могиле, вставший неподалеку от церкви, кому-то не давал покоя. По случайности ли, нет ли, он исчез вместе с исторической памятью о Николае. Восстановить могилу этого выдающегося человека удалось лишь в 90-х годах ушедшего века. Это сделали его сестра Тамара Ивановна, племянница Ия Викторовна и Галина Николаевна Фатьянова, жена Алексея Ивановича. Месторасположение могилы установить уже было невозможно. Новый крест поставили, сверяясь с фотографиями у церковной стены. Но были все-таки люди, которые помнили о Николае. Он будто оживал в рассказах, воспоминаниях и легендах.

Сегодня возрождается в России скаутское движение. Во Владимирской области создан отряд имени графа Храповицкого, в Воронежской — Димитрия Донского и Игоря Святославича, В Ростовской — Дмитрия Менделеева. В Нижегородской области есть Сводный круг имени Николая Фатьянова, наряду со скаутскими дружинами и отрядами Екатерины Великой, Юрия Всеволодовича, Петра Великого и Цесаревича Алексея. Красивые, чистые, гордые имена.

Младший брат Николая — Алексей стал русским поэтом.

Ребенок жил в мире любви и семейного лада. Любил голубей и рыбалку, привычный мир Петрина, который прекрасен в своей хрупкой тогдашней простоте. «Все свое детство я провел среди богатейшей природы средне-русской полосы, которую не променяю ни на какие коврижки Крыма и Кавказа», — напишет Алексей в холодном декабре 1943 года.

Смеясь, он рассказывал Гале, что рано научился читать и что Иван Николаевич стал вынужден выписывать для него книги.

— Он говорит мне: «А ты еще капитана Фракасса не читал. Вот возьми в библиотеке и прочти…» Я ему отвечаю: «Читал!» Он не верит: «А ну, сын, перескажи!» Я — бах! — и выкладываю. Он удивляется. «Детские годы Багрова-внука» тоже пролистал?» «Тоже…» Он бровями шевелит и губы поджимает…

А смеялся он при этих воспоминаниях не всегда весело.

— Это оттого, что он скучал по своему детству, где остался навсегда, — говорила Галина Николаевна, сама становясь печальной. — И книги оставались его вечными и верными друзьями с тех самых времен и до самой кончины…

… Утренние часы Алеша так и проводил в библиотеке отца.

Его глаза, которые по определению Галины Николаевны были цвета спелого крыжовника, вбирали километры строк, а сердце — опыт чужих переживаний. Он рассказывал, что из иных книг ему не хотелось «выходить», а хотелось остаться там, внутри, вместе с героями. Он вспоминал и слова, которые произнес кто-то из великих: «Я представлял себе рай в виде библиотеки…». Так искусство поэта — чувствовать в себе боль и счастье многих людей — зарождалось и оттачивалось в детской душе. В той просторной библиотечной комнате стояли высокие до потолка шкафы. Они смотрелись существами из иного мира — величественными, одушевленными. Частенько Евдокия Васильевна заставала его там, сидящим на банкетке с отсутствующим видом. Ей становилось тревожно за младшего и единственного уже сына, витающего высоко над землей. Любовь и страх за него лечили мать от скорбной тоски по Николаю.