Виктор Болховитинов - Столетов

Значительно более определенен в своей оценке диссертации Голицына знаменитый ученый Людвиг Больцман.

«Высокоуважаемый Коллега, — пишет он Столетову (8 ноября 1893 года).

Я испытываю высокое уважение как по отношению к Вашим исключительно выдающимся научным трудам, так и по отношению к личным качествам Вашего характера. Я прошу Вас открыто показывать настоящее письмо кому Вы только пожелаете, чтобы всякий видел мою готовность выступить на защиту того и другого, поскольку хватит моего авторитета.

Я также вполне убежден, что Вы вынесли решение о работе князя Голицына во всеоружии Вашего знания и Вашей совести. Эта работа и на самом деле содержит неточности и даже ошибки.

Преданный вам Людвиг Больцман ».

Все крупнейшие физики мира, так же как и Столетов, не смогли разглядеть то ценное, что содержалось в работе Голицына, то, справедливость чего не мог обосновать и сам автор труда.

Травля Столетова развертывалась все шире.

Враги действуют упорно, настойчиво, изыскивая разные способы, чтобы испортить жизнь Столетову.

Великого ученого, человека, привыкшего работать с широким размахом, начинают постепенно вытеснять из университета. Столетову оставляют лишь очень немного учебных часов, уже редко встречается его имя в расписаниях университетских лекций.

Усиливаются гонения и на Тимирязева.

Начальство делает все, чтобы отравить ему существование, помешать работать.

Тимирязева лишают постоянной аудитории. Он вынужден ходить со своими студентами из одной аудитории в другую. В этих условиях он не может показать все свои замечательные опыты, которыми он обычно сопровождает лекции. А в конце 1893 года Тимирязева загоняют в тесную и темную комнату, где может поместиться только половина его слушателей. Но все они попрежнему приходят на его лекции, мирятся с теснотой, с духотой — со всеми неудобствами, лишь бы только не пропустить лекций любимого профессора.

Все тяготы делит с Тимирязевым его верный друг и помощник, лаборант Евпл Павлович Александров. Приверженность Александрова к Тимирязеву была поистине героической. Александров для Тимирязева был тем же, чем Усагин для Столетова. Эти помощники великих ученых, вышедшие из народа, были их самоотверженными сподвижниками. В самые тяжелые годы Евпл Павлович не расстается с Тимирязевым. Когда университетское начальство поставило Тимирязева в положение «кочующего» профессора, Евпл Павлович ходил вместе с ним, перетаскивая из аудитории в аудиторию все демонстрационные приборы, стараясь даже в этих ужасных условиях наладить нужные для лекций Тимирязева опыты.

К своему профессору Александров относился ревниво. Он считал личным оскорблением, если для его профессора что-то сделано не его, Александрова, руками. Когда Тимирязев, которому понадобился спектроскоп, порекомендовал Александрову заказать этот прибор Усагину как специалисту по физическим приборам, Евпл Павлович гневно ответил: «Никаких мне Усагиных не нужно!» И действительно, не имея физического образования, Евпл Павлович сумел изготовить для своего любимого профессора спектроскоп.

Верность, бескорыстная и самоотверженная дружба и помощь Усагина и Александрова были немалой поддержкой для Столетова и Тимирязева в годы гонений и преследований.

Реакционные силы стремились отовсюду изгнать великих ученых. Но тщетными оказались попытки отлучить от русской науки этих людей, труды которых составляют ее гордость и славу. Передовая наука продолжала высоко ценить Тимирязева и Столетова.

В конце 1893 года Столетов получает приглашение принять участие в организации IX съезда естествоиспытателей и врачей. Ученый с жаром откликается на это предложение. Во время подготовки к съезду вокруг Столетова собираются все лучшие силы физической лаборатории и физического кабинета.

Вместе со своими сотрудниками И. Ф. Усагиным, П. Н. Лебедевым, В. А. Ульяниным ученый прилагает все усилия, чтобы как можно лучше представить на съезде физическую секцию. Строятся приборы, установки. Столетов и его сотрудники собираются показать опыты по получению электромагнитных волн, продемонстрировать последние новинки физики — цветную фотографию и фонограф, показать опыты самого Столетова и т. п.

Три месяца идет в лаборатории непрерывная работа.

Александр Григорьевич воодушевляет сотрудников личным примером. В Московский университет приезжают представители других университетов. Вместе с сотрудниками Столетова они работают над подготовкой физической секции к съезду.

Деятельное участие в подготовке съезда принимает и Тимирязев.

Этот период ознаменовывается новыми столкновениями Столетова с университетским начальством. — На заседании комитета по подготовке IX съезда естествоиспытателей и врачей «Некрасов, — записал в своем дневнике профессор Марковников, — восхвалял достоинства ректора, Столетов, выведенный из терпения пошлостями этого господина, наконец высказал вполне свое мнение о ректоре и затем ушел, так как Некрасов начал говорить ему просто дерзости. Затем с Некрасовым сделалась истерика, а 24 декабря все члены комитета получили от него тождественные письма, в которых он требовал выражения порицания Столетову на том-де основании, что, выразившись оскорбительно о ректоре, он «задел честь университета».

Некрасов грозил, что если комитет не выразит порицание Столетову, то он, Некрасов, сложит с себя звание члена комитета.

Некрасов рассылает свое послание всем и вся.

По мере приближения съезда происки «министерской группы» усиливаются. Реакционная профессура обеспокоена, не вынесет ли Столетов на съезд дело с диссертацией Голицына. На съезде соберутся многие передовые ученые. Реакционеры знают, как эти люди любят Столетова. Пытаясь отвести от себя возможный удар, предотвратить обсуждение «голицынской истории», Некрасов шлет письмо в комитет по подготовке съезда, адресуя его председателю комитета К. А. Тимирязеву. Некрасов требует запретить обсуждать на съезде вопрос о диссертации Голицына.

Вот это письмо.

«Вам без сомнения хорошо известно, — пишет Некрасов, — что в физической секции предстоящего IX съезда русских естествоиспытателей и врачей заявлены некоторыми лицами (например профессором Н. Н. Шиллером) рефераты, относящиеся к диссертации князя Голицына. Вы знаете также, что ввиду еще нерешенного в факультете спора об этой диссертации есть риск обострения этого спора во время указанных рефератов, что может повести к неблагоприятным результатам либо в отношении условий гостеприимства, либо в отношении достоинства спорящих сторон, связанных с факультетом и университетом. По этим соображениям мне казалось бы, что правила взаимной деликатности отношений, с одной стороны, лиц, принадлежащих к факультету и Московскому университету, а с другой стороны, гостей, имеющих приехать на съезд, требовали бы, чтобы, по возможности, вовсе не ставить в секциях съезда рефератов и суждений по таким щекотливым вопросам, как не решенный факультетом вопрос о диссертации князя Голицына. Во всяком случае считаю своим долгом покорнейше просить Вас принять те или другие меры к тому, чтобы отстранить возможность вышеуказанных обострений на съезде, дабы гости и лица, исполняющие долг гостеприимства, не превратились в воюющие стороны.