Льюис Клайв - О Нарнии

Теперь позвольте мне приложить все это к собственным сказкам: Кажется, некоторые считают, что вначале; я спросил себя, как рассказать детям что‑нибудь о христианстве, потом как средство выбрал сказку, собрал сведения о детской психологии и определился, для какого возраста буду писать, набросал список христианских истин и придумал к ним аллегории: Это — полная ерунда. Так я бы не написал ничего. Все началось с образов: фавн под зонтиком, королева в санях, величавый лев. Сперва там не было ничего от христианства, это пришло само собой, позже:, когда я уже кипел.

Настал черед Формы. Образы соединялись друг с другом, возникала история. В ней не было ни сложных характеров, ни любовных линий. Жанр, в котором все это отсутствует, — сказка. И как только я понял это, я полюбил саму Форму: ее краткость, строгую сдержанность описаний, ее гибкие традиции, ее непримиримость ко всякому анализу, к отступлениям, рассуждениям и прочей болтовне. Я влюбился в сказку, мне нравился даже ее ограниченный словарь, как скульптору нравится твердый камень, а поэту — сложный сонет.

Таким образом, Автор выбрал сказки, потому что они оказались идеальной Формой для того, о чем я хотел рассказать.

Потом в разговор вступил Человек. Я подумал, что в детстве такие книги, возможно, помогли бы мне самому не растерять веру.

Почему так трудно испытывать к Богу или Христовым страданиям те чувства, которые, как нам говорят, мы должны испытывать? Думаю, именно потому, что речь идет об обязанности, и это убивает чувства. Главная причина — здесь. Вредит и благоговение. В детстве мне казалось, что о вере можно говорить лишь вполголоса, как в больнице. «Что если перенести все это и волшебную страну, — подумал я, — где нет ни витражей, ни воскресных школ, может, тогда ребенок впервые увидит веру во всей ее мощи и устоит?» И я понял, что да.

Это был человеческий мотив. И все же у Человека ничего не получилось бы, если бы сначала не закипел Автор. Заметьте, я все время говорю: сказки, а не «детские книги». Профессор Дж. Р. Р. Толкин в «Властелине колец» показал, что сказки не так уж близки детям, как думают издатели и педагоги [64] Скорее всего Льюис имеет в виду эссе Толкнна «О волшебных сказках». . Многим детям сказки не нравятся, а многие взрослые любят их. Дело в том, говорит он, что сейчас их связывают с детьми, потому что у взрослых они не в моде. Они оказались в детской, как когда‑то там оказывалась старая мебель. Не потому, что вдруг понравилась ребенку, а потому, что надоела родителям.

Мои книги написаны «для детей», но это не значит, что я рассуждал о чем‑то, недостойном внимания взрослых. Просто я убрал все, что для детей могло бы оказаться непонятным или неинтересным. Я старался не смотреть на них свысока. Убежден: книгу, которую стоит читать только в детстве, вообще не стоит читать. Я не хочу преуменьшать ничьих заслуг и не знаю, соответствуют ли этому принципу мои собственные книги. Я всего лишь надеюсь, что они помогут не только детям, но окажутся полезными и для взрослых, ведь у взрослых могут быть те же самые трудности.

Одни фантастику и сказку способны понять в любом возрасте, другие не поймут никогда. Если книга удалась и нашла своего читателя, он почувствует ее силу. Сказки обобщают, оставаясь в то же время конкретными; представляют в осязаемой форме не понятия, а целые классы понятий, они избавляют от несообразностей. И идеале сказка может дать даже больше. Благодаря ей мы приобретаем новый опыт, потому что сказки не «комментируют жизнь», а делают ее полнее. Конечно, я говорю о жанре вообще, а не о моих собственных книгах.

Да. Это — литература «для детей». Но не презираем же мы сон из‑за того, что дети снят крепко, или мед, потому что детям он нравится.

Недавно в каком‑то журнале я прочел: «Дети — это особый народ». Кажется, сегодня многие детские писатели, и особенно те, кто критикует так называемую «детскую литературу», думают примерно так. Во всяком случае, считается, что дети как читатели очень своеобразны, и производство книг, способных удовлетворить их заведомо странный вкус, стало настоящей индустрией.

Однако, по–моему, факты опровергают эту теорию. Начнем с того, что не существует литературного вкуса, общего для всех детей. Среди них есть те же тины читателей, что и среди нас. Многие дети, как и многие взрослые, книгам предпочтут любое другое развлечение. Некоторые читают спокойные, реалистичные «истории из жизни» (к примеру, «Венок»), как некоторые из нас читают Троллопа [65] Антони Троллоп (1815–1882) — английский писатель, известный своими Барсетширскими хрониками. .

Одни любят фантазии и чудеса, как кто‑то из нас любит Одиссею, Воярдо, Ариосто, Спенсера или Мерника Ника. Других интересуют лишь справочники и энциклопедии; такие есть и среди нас. Некоторые проглотят все что попало. Глупым детям нравится читать про отличников, так же как глупым взрослым — про миллионеров.

К этой проблеме можно подойти и по–иному. Попробуем отобрать книги, которые, по общему мнению, любят все дети. Этот список будет выглядеть примерно так: басни Эзопа, «Тысяча и одна ночь», «Гулливер», «Робинзон Крузо», «Остров сокровищ», «Кролик Питер» и «Ветер в ивах». Только последние три написаны специально для детей, но их с удовольствием читают и многие взрослые. А вот сказки «Тысячи и одной ночи», которые не нравились мне и детстве, я не люблю до сих пор.

Нам могут возразить: если некоторые взрослые книги и детям доставляют радость, это вовсе не значит, что у детей те же вкусы. Просто им случается даже среди серьезной литературы найти что‑то для себя; иностранец в английском ресторане может найти блюда, которые придутся ему по вкусу. А на самом деле дети любят только чудеса и приключения.

Возможно, вы заметили, что сегодня мы называем «сугубо детской» любовь к тому, что веками во многих странах любили и стар и млад. Древнегреческие и скандинавские мифы, Гомер, Спенсер, фольклор — эти книги, которые сейчас с удовольствием читают дети (хотя далеко не все), когда‑то и взрослые с радостью читали.

И сущности, даже сказки изначально не предназначались для детей — при дворе Людовика XIV (да и не только там) их рассказывали и любили. Профессор Толкии заметил: все, что выходит из моды у взрослых, отправляются в детскую, будь то сказка или старая мебель. Но если бы волшебные истории сегодня нравились всем детям и не нравились бы ни одному взрослому (а это не так), мы не смогли бы сказать, что особенность детей — в их любви к ним. Особенность их в том, что он и по–прежнему любят чудо даже в двадцатом веке.

Мне кажется неразумным говорить: «То, что радовало человечество, когда оно было молодо, в детстве радует каждого». Здесь подразумевается параллель между индивидом и человечеством, а мы не можем ее провести. Каков возраст Человека? Он еще в колыбели? Вырос? Уже впадает в маразм? Поскольку мы не знаем точно, когда он появился, и понятия не имеем, когда исчезнет, вопрос этот кажется бессмысленным. Кто знает, суждено ли ему вообще повзрослеть? Может быть, Человека убьют в детстве.