Адольф Галланд - ПЕРВЫЙ И ПОСЛЕДНИЙ. НЕМЕЦКИЕ ИСТРЕБИТЕЛИ НА ЗАПАДНОМ ФРОНТЕ 1941-1945

Четыре года спустя я с ним свиделся снова. В 1945 году я находился в военно-воздушном лагере но расследованиям номер 7 в Латимере, в северном Лондоне, в качестве американского военнопленного, откуда меня перевезли на аэродром Танжмер, вблизи Чичестера, где в то время проводилось совещание командиров английских ВВС. Среди них присутствовал и Бадер, командир авиаполка, он уже вернулся в Англию. На этот раз уже я стоял перед ним в качестве пленника, и он предложил мне свою коробку сигар. Теперь наши роли переменились. Бадер в самой очаровательной манере выказал личную заинтересованность по поводу условий моего содержания, но на следующее утро опять исчез, как это уже бывало прежде. В 1945 году война все еще шла, несмотря на безоговорочную капитуляцию.

Война — не игра в крикет. Неужто это удивляло немецкого репортера? [2] Я рад, что Галданд, как и его друзья, не причисляют себя к тому, что написано на этой странице, хотя ясно, что автор сам наполовину верит в то, что им говорится в последнем предложении. Фактически так насыпаемые интервью и беседа с немецким журналистом, на которые ссылается Галланд, никогда не происходили и представляют собой целиком и полностью досужие домыслы некоторых немецких журналистов. (Дуглас Бадер, 9 сентября 1954.)

Поздней осенью 1941 года случилась целая вереница событий, которая по своему характеру очень подходила к общему настроению, присущему холодным туманам, деревьям с осыпающимися листьями и прочим наводящим грусть признакам осени. 17 ноября по радио мы все услышали объявление из главной штаб-квартиры вооруженных сил: "Сегодня утром помощник государственного секретаря авиации и генерального инспектора люфтваффе по авиационной промышленности и тылу, генерал-полковник Эрнст Удет, погиб во время авиакатастрофы при испытании нового типа самолета. По приказу фюрера в стране объявлен траур". А немного погодя я получил приказ немедленно ехать в Берлин.

Совсем недавно мы вместе с Удетом были в Восточной Пруссии, в одном из охотничьих домиков Геринга под названием "Эльхвальд" ("Лосиный лес"). Память услужливо подсказала мне все наши разговоры, и это заставило меня предположить кое-что. Впрочем, обстоятельства его смерти очень скоро вышли наружу. Удет погиб не в катастрофе и не в результате несчастного случая. Он застрелился у себя дома.

Конечно, Удета очень любило молодое поколение летчиков-истребителей Он был везде популярен. Имея на своем счету 62 сбитых самолета во время Первой мировой войны, он служил нам примером для подражания. Помимо этого, он был другом и товарищем с богатым жизненным опытом. Его потрясающее мастерство летчика в сочетании со счастливым стечением обстоятельств, не сравнимое ни с чем обаяние и стремление брать от жизни все лучшее — все привлекало в нем, его невозможно было не любить. Он был яркой личностью с горячим сердцем, талантливый человек с врожденным чувством юмора. Как выдающийся пилот, он объездил весь мир: делал фильмы в Гренландии вместе с Лени Рифеншталь, ездил в экспедиции в Африку, его также чествовали в Северной и Южной Америке.

В 1933 году он возвратился в Германию. Его старый приятель со времен Первой мировой войны и последний командир эскадрильи, Герман Геринг, сумел убедить его, после некоторого сопротивления, принять участие в процессе реконструкции люфтваффе, причем он совершил головокружительную карьеру и здесь, став первым инспектором истребительной авиации, а затем в 1936 году начальником технического отдела военно воздушного министерства. В 1938 году ему присвоили звание подполковника, а год спустя назначили ответственным за переоснащение немецкой авиационной промышленности в качестве помощника государственного секретаря авиации и генерального инспектора люфтваффе по авиационной промышленности и тылу. Удет, безусловно, никогда не боролся за возможность обладать военной властью и влиянием, но, как только оказался на этой должности, стал поддерживать своих коллег и сослуживцев, независимо от того, достойны они были этого или же нет. Несмотря на то что он обладал огромным человеческим великодушием и благожелательностью, ему явно недоставало таланта организатора и строгости при выполнении работ. И если он доказал свою непригодность выполнять ту работу, которую ни него возложили, то в этом надо винить не его, а тех, кто ему се поручил.

В последний раз, когда мы виделись, я с трудом узнал его: непосредственное жизнелюбие, беззаботный юмор и приветливая сердечность — все это куда-то исчезло. Он был в состоянии глубокой депрессии. Само течение воины все больше говорило ему, что люфтваффе стоит на неверном пути. "Истребители, истребители и снова истребители — вот что необходимо! Тысячи и тысячи", — часто повторял он. Несмотря на это, количество истребителей, производимое германской авиапромышленностью, находившейся под его надзором, было недостаточно даже для того, чтобы возместить наши потери, которые мы несли на Восточном фронте, где уж тут было говорить о сохранении или о восстановлении превосходства в воздухе на западе. Он очень хорошо понимал, что нам грозит, и говорил, что Восточный фронт стал "Верденом воздушных сил". В конце концов он потерялся в политическом лабиринте немецкого высшего руководства и изнемог под возложенным на него грузом.

Его смерть глубоко задела меня, особенно когда я услышал, что он покончил жизнь самоубийством, ведь мы провели вместе столько счастливых часов. Иногда он шутя говорил: "Не приближается ли число сбитых тобою самолетов к моему?. Я надеюсь, война кончится до того, как ты достигнешь моего рекорда". Я не забуду того вечера, когда он пригласил меня и Мельдерса в свою холостяцкую квартиру, где мы обсуждали и тщательно анализировали все особенности войны в воздухе. "А сейчас мы будем стрелять", — сказал Улет и протянул нам пистолеты, ружья, круги мишеней и толстую свинцовую плиту вместо полигона для стрельбища. Он не собирался признавать нас лучшими стрелками. "Это все оттого, что я очень хочу пить", — говорил он. Причем с каждой новой бутылкой шампанского мы стреляли все хуже и хуже, так что к концу вечера Эрнст Удет стал лучшим стрелком.

Серьезные размышления и счастливые воспоминания проходили перед моим мысленным взором, когда мы — шестеро летчиков-истребителей, все носившие самые высокие награды Германии за храбрость, окружили почетным караулом гроб Удета, стоявший в здании министерства военно-воздушных сил. На нас были стальные шлемы и полная парадная одежда, украшенная знаком — необычайно большим мечом военно-воздушных сил. С нами должен был быть и Мельдерс. После сотого сбитого самолета его вызвали с фронта и назначили командующим истребительной авиацией. Некоторое время он находился вместе с истребительными частями в Крыму, однако плохая погода не позволила ему вовремя прибыть на пышные похороны в Берлине.