Филипп Эрланже - Регент

Старая маркиза видела, как рушатся все ее планы на будущее, построенные на дочерней привязанности жены дофина, которую она воспитала. Усталая и отчаявшаяся, она с ужасом чувствует, что весь груз забот о настроении Людовика XIV ложится только на ее плечи. На следующий же день она посылает за Вильруа, другом детства короля, вручает этому поседевшему, но по-прежнему болтливому фавориту ключи от всех потайных помещений дворца. Благодаря скрипкам, благодаря старым сказкам долгие вечера становятся вполне сносными.

Дофин, на лице которого не просыхали слезы, заразился, сидя подле больной жены. И когда он приехал в Марли, его пришлось уложить в постель.

Согласно обычаю, в присутствии фрейлин состоялось вскрытие несчастной принцессы, которое было произведено Буданом и главным придворным аптекарем Фагоном.

Вокруг того, что еще недавно было прекрасным женским телом, столпились дамы в черном, мужчины в париках и очках. Будан был вне себя из-за потери должности лейб-медика. Семидесятилетний и наполовину слепой Фагон объявил, что «субстанция зла сожгла» кровь пациентки. Будан тут же заявляет, что принцессу отравили, и его коллега подтверждает эти слова. И только Марешаль отказывается подписаться под таким диагнозом. Разгорается спор, который становится все ожесточеннее, но никакого света на суть дела не проливает.

Людовик XIV, которому были изложены обе точки зрения, мудро приказывает хранить тайну. Но было слишком поздно. Новость уже облетела жадных до сенсаций придворных, разнеслась по парижским гостиным, лавочкам и тавернам. Вспоминали, что король Испании совсем недавно предупреждал своего брата, что на него может быть совершено покушение. Двое всезнаек рассказывали потрясающую историю о табакерке, будто бы подаренной жене дофина герцогом де Ноай, которую теперь никто не может найти. Посланники строчили гусиными перьями свои донесения: как и ее мать, Генриетта Английская, Мария-Аделаида была отравлена.

И снова зашипели змеиные жала старых врагов. Сколь прискорбно для репутации герцога Орлеанского, что он занимался изготовлением каких-то странных фильтров в лаборатории Гумберта! Как горько вспоминать о его давней дружбе с Фекьером, человеком, когда-то причастном к делу об отравителях!

Но какая выгода принцу совершать это ужасное преступление? Возможно, ответ знает герцогиня де Бёрри, которая всегда так не любила свою золовку и теперь, став первой дамой королевства, с трудом скрывала свою радость.

А тем временем дофин проходил один за другим все этапы болезни, которая унесла его жену.

«О, моя бедная Аделаида! — сказал он. — Как же ты страдала! Господи, сделай так, чтобы страдания эти спасли ее душу!»

И 18 февраля Телемах скончался, горько оплакиваемый всей Францией.

Снова вскрытие, снова разногласия между врачами, снова противоречивые заключения. На сей раз зловещие слухи превращаются в трубный глас. «Партия святых», обезумев от горя, не может поверить в естественную смерть своего идола. Они первыми приняли версию убийства, а за ними — все остальные группировки Версаля, каждая из своих соображений.

После дофина остались двое маленьких детей — герцог Бретанский и герцог Анжуйский, старший из которых — ему было пять лет — наследует отцовский титул. Опекуном будущего короля — а до этого, без сомнения, было недалеко — назначили герцога де Бёрри, хотя всем были известны его полная ничтожность и зависимость от жены. Таким образом, единственным членом королевской семьи, способным после смерти Людовика XIV править, был герцог Орлеанский. Подобная перспектива ужаснула многих. Надо было срочно вывести из игры этого вольнодумца, этого реформатора, этого нарушителя спокойствия.

И на дымящихся обломках партии дофина и «партии святых» сразу же возникла «партия побочных детей». Герцог Менский после своих военных неудач вел себя тихо. Он делал всем реверансы, расточал любезности и обещания самым незначительным придворным, был обходителен с офицерами и услужлив с членами парламента. Всегда скромный, незаметный, робкий, он тем не менее вырывал у короля одну милость за другой: орденскую ленту, звание пэра; стал главнокомандующим швейцарцами, артиллерией, пятью бригадами карабинеров с правом передачи этого звания детям; был назначен губернатором Лангедока и ему оказывались почести как принцу крови. Он жил при отце и своей бывшей гувернантке, развлекал их и был с ними ласков.

Забыв о прежних разочарованиях, Людовик XIV восхищался красотой молодого человека, его изяществом, его преданностью. Мадам де Ментенон всегда с волнением вспоминала, как она боролась за жизнь этого обреченного ребенка, те страшные ночи, когда она боялась потерять его навсегда, поездки к костоправам. Такая самоотверженность наделяет объект забот особыми правами.

Что же до миниатюрной и вздорной герцогини Менской, то она смогла убедить не только своего мужа, но и короля, что, если ей будут хоть в чем-нибудь перечить, она потеряет разум. Таким образом она получила полную независимость, которой пользовалась, чтобы вести образ жизни безумной актрисы. В прекрасном дворце в Сё, где герцогиня безраздельно и деспотично царствовала, представления драм и комедий прерывались лишь ради балов, фейерверков, концертов, поэтических турниров. Этот экстравагантный и дорогой образ жизни позволил принцессе собрать вокруг себя актеров, ученых, любителей развлечений, к которым понемногу присоединились финансисты, судьи, военные — целая толпа интриганов. Так была создана группа заговорщиков.

Грязная клевета, шепотом произносимая в Марли, в Сё отдавалась громом. Герцог Орлеанский хочет надеть корону на голову своей дочери, своей любовницы! Он хочет сам стать королем. Всем было хорошо известно, что он вызывал дух дьявола, а Гумберт унаследовал все секреты Вуазан [19] Вуазан — так называли Катрин Дешайе (1640–1680), французскую авантюристку, осужденную по делу об отравителях; была признана виновной в колдовстве и сожжена на Гревской площади. !

Новость эта с быстротой молнии облетела весь двор, весь Париж, провинции, самые глухие уголки, самые дальние монастыри, стала достоянием живущих в уединенных скитах отшельников, наконец, перешагнув границы Франции, разнеслась по всей Европе. Мадам де Ментенон была так предубеждена против сына Месье, так напугана скептицизмом и поведением Филиппа, что могла вполне искренне поверить, будто подобный нечестивец способен на любое преступление. Что же до короля, то он пребывал в мучительной неуверенности.

Двадцать второго февраля Филипп отвозил святую воду несчастному дофину и впервые услышал уличные оскорбления толпы. На следующий день ему пришлось сопровождать траурный кортеж, перевозивший два гроба из Версаля в базилику Сен-Дени, усыпальницу французских королей. Кортеж, выехавший из дворца в шесть часов вечера, добрался до ворот Парижа только к двум часам утра. Впереди шести траурных карет, каждая из которых была запряжена восьмеркой лошадей, ехали шестьдесят мушкетеров в сером, шестьдесят мушкетеров в черном, две роты жандармов и легкой кавалерии. Горящие факелы бросали зловещие отблески на их шпаги, плащи, доспехи, плюмажи. Рядами по три человека проходили королевские пажи. Герцог д’Омон нес корону дофина, маркиз де Данже — корону его супруги, маркиз де Сувре — орден Святого Духа. Четыре священника на лошадях поддерживали шнуры траурного балдахина.