Леонид Млечин - Фурцева

На съезде Фурцева отчитывалась за работу московской городской партийной организации. Порадовала делегатов сообщением о том что «промышленность Москвы, досрочно выполняя задания государственных планов, выпустила за годы пятой пятилетки продукции сверх плана более чем на восемнадцать миллиардов рублей».

— Нам следует настойчиво учиться у Центрального комитета принципиальности, оперативности и четкости в решении самых сложных вопросов государственной и партийной жизни, — говорила Фурцева с трибуны съезда. — Во многих учреждениях Москвы перестройка работы в соответствии с требованиями Центрального комитета по существу еще не завершена. Сокращение аппарата, излишней переписки, числа совещаний и заседаний имеет огромное значение, но это только начало дела. Главное состоит в том, чтобы повысить организаторскую роль аппарата, ответственность каждого работника за порученное дело.

Двадцать четвертого февраля на заседании XX съезда Михаил Андреевич Суслов внес предложение изменить количественный состав Центрального комитета и Центральной ревизионной комиссии, «чтобы увеличить представительство союзных республик, а также целого ряда новых областей, созданных у нас в Российской Федерации в последнее время». Суслов же и зачитал список кандидатур — 122 будущих члена ЦК и 63 будущих члена ЦРК.

— Вот список названных товарищей, — взял слово Хрущев. — Будут ли отводы?

— Нет! — закричал зал и зааплодировал.

— Отводов никто никому не дает, — сказал Хрущев. — Будут ли дополнительно названы кандидатуры для голосования?

— Нет!

В половине десятого вечера началось тайное голосование. Счетная комиссия отметила, что из 1341 бюллетеня только в одиннадцати кого-то вычеркнули. По одному голосу «против» получили Хрущев, секретарь ЦК Аверкий Борисович Аристов, Фурцева, первый секретарь Челябинского обкома Николай Васильевич Лаптев, маршалы Иван Степанович Конев и Родион Яковлевич Малиновский. Министр обороны Жуков получил два голоса «против», а Маленков — три.

На первом, организационном, пленуме Центрального комитета после XX съезда партии, 27 февраля 1956 года, Хрущев вознес Фурцеву на олимп — сделал ее секретарем ЦК и включил в состав кандидатов в члены президиума. При этом еще почти два года, до 25 декабря 1957 года, она оставалась секретарем столичного горкома партии.

Появление женщины в составе высшего руководства страны было событием. Но избрание Екатерины Алексеевны понравилось отнюдь не всем. Через три месяца в аппарате ЦК составили перечень «наиболее существенных вопросов», которые задавались на партийных собраниях в Академии общественных наук при ЦК КПСС, Высшей партийной школы и Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова. В длинном перечне оказался только один вопрос, касавшийся действующего руководителя партии. Речь шла о Фурцевой:

«Много говорят о выдвижении женщин. А на деле это еще мало делается. Что у нас нет, что ли, в партии, в народе женщин, кроме т. Фурцевой, чтобы, положим, выдвигать тов. Фурцеву, еще мало известную в партии, сразу на два таких огромных поста как первый секретарь Московского горкома и секретарь ЦК? Не достаточно ли и одного? Не поискать ли и других, женщин у нас в партии очень много. Не дурно бы обсудить этот вопрос в ЦК, по крайней мере, это мнение довести до сведения ЦК».

Из редакции «Правды» на Старую площадь переслали сводку поступивших в газету читательских писем. Среди неодобрительных откликов опять-таки фигурировала одна только Фурцева:

«Народ в нашей „самой демократической стране“ получает мизерную зарплату, на которую нельзя прожить с семьей. Почему Фурцева получает 13 тысяч в месяц, а человек, работающий и несущий ответственность за вверенное ему учреждение, 880–700 рублей, а несчастная уборщица 260 рублей?»

Такое же письмо относительно зарплаты высших руководителей переслали в ЦК из редакции центрального партийного журнала «Коммунист»:

«Ленин говорил, что любой руководитель должен получать не больше высококвалифицированного рабочего. Летом я был в Прибалтике на курорте, там была секретарь Московского комитета КПСС Фурцева, и ей задали вопрос, сколько ты получаешь? И она заявила: 25 тысяч рублей. Для чего ей это, когда у нее все бесплатно — и дача, и машина, и т. д.».

Все это были слухи. Никому Фурцева не называла размер своей зарплаты, и цифры реального оклада секретарей ЦК были иными. Но характерны сами разговоры. Людей раздражали привилегии правящей элиты, но свое недовольство выражали в адрес единственной женщины. Это было отражением свойственного эпохе мужского шовинизма: казалось, что вот она точно не достойна все это иметь…

Двадцать пятого февраля 1956 года, в последний день, когда XX съезд фактически закончил работу и уже был избран новый состав ЦК, на закрытом заседании Хрущев произнес свою знаменитую речь о сталинских преступлениях.

Хрущев вышел на трибуну с докладом, который дорабатывал до последней минуты. Сохранилась правка, сделанная Сусловым. Во время выступления Никита Сергеевич отвлекался от написанного текста, импровизировал. Его речь не стенографировалась. Поэтому после съезда еще неделю шла работа над уже произнесенным докладом, он приглаживался, причесывался, «обогащался» цитатами из Маркса и Ленина.

Почему секретный доклад был прочитан после формального завершения работы съезда? Считалось, что Хрущев решился выступить только в последний момент, никого не поставив в известность. Это не так. Доклад долго готовился, обсуждался на президиуме ЦК. Ворошилов удрученно заметил, что после такого доклада никого из них не выберут в ЦК, делегаты проголосуют против. Поэтому о сталинских репрессиях и рассказали уже после выборов руководящих органов партии.

Первоначальный проект доклада представили секретари ЦК Петр Поспелов и Аверкий Аристов. В этом сравнительно коротком тексте уже содержался весь перечень сталинских преступлений, от которых мороз шел по коже.

Помимо очевидного желания Хрущева сбросить груз прошлого и освободить невинных людей, его речь играла и сугубо прагматическую роль — подрывала позиции Маленкова, Молотова, Кагановича, чьи подписи на расстрельных документах сохранились.

Первые шаги в преодолении сталинского наследства сделал, как ни странно, Лаврентий Павлович Берия. Заняв пост министра внутренних дел, он принялся прекращать заведомо фальсифицированные дела и освобождать арестованных. В его аппарате подготовили объемистый документ в несколько десятков страниц. В нем цитировались показания следователей МГБ о том, как они сажали невиновных и получали нужные показания, воспроизводились резолюции Сталина, который требовал нещадно бить арестованных. С этим документом знакомили только членов ЦК, которых приглашали на Старую площадь. Прочитанное производило впечатление разорвавшейся бомбы.