Леонид Млечин - Фурцева

— Вы смотрите, все время сидит, улыбается. Секретарь ЦК Аверкий Аристов говорил на пленуме:

— Я крикнул Шепилову на заседании президиума: «Сплетник!» Но этого мало. Сейчас можно прибавить. Политическая проститутка! (Аплодисменты.) Грязный человек! Видели бы вы, с каким цинизмом говорил этот человек на президиуме… Как он клеветал — без меры, без совести — на товарища Фурцеву и товарища Хрущева! Вычитывал все это из записной книжечки, где у него было записано, кто, когда и что говорил ему о товарище Хрущеве, о Ворошилове, что говорила товарищ Фурцева…

Первый секретарь Ленинградского обкома Фрол Романович Козлов подхватил:

— Шепилов играл пакостную роль… Провокационно вел себя в отношении товарища Фурцевой, облил грязью товарища Фурцеву, противно было слушать… Разорви, Шепилов, к черту эту книжечку, брось ее, это не только для члена ЦК, а для честного человека позор…

Когда-то Шепилов понравился Хрущеву: умница, работяга, образованный человек и не интриган. Такие люди Хрущеву и были нужны. Он собирал свою команду и искал талантливых людей. Он привлек Шепилова к подготовке своих выступлений. 17 апреля 1954 года Никита Сергеевич пышно отметил свое шестидесятилетие. Через несколько дней встретил Шепилова, спросил:

— Вы были у меня на именинах?

— Нет, не был.

— Почему?

— А меня никто не приглашал.

— Ну, это значит, мои хлопцы маху дали.

Шепилов оставался хрущевским человеком, но он искренне высказал то, в чем был убежден. Считал, что надо сохранить идею XX съезда — ни один из партийных руководителей не должен возвышаться над другими. Он был против начинающегося культа Хрущева. Между ними началось охлаждение. Тем более что Шепилов, явно не понимая, как быстро меняется характер Никиты Сергеевича, продолжал спорить с Хрущевым. Испортились и личные отношения. Хрущев не пригласил Шепилова на свадьбу сына, хотя позвал остальных партийных руководителей высшего ранга.

Ворошилов встретил Дмитрия Трофимовича, спросил:

— Идешь на свадьбу?

Тот ответил:

— Нет, меня не позвали.

— Да? — Ворошилов как бы обрадовался и гордо добавил: — А я иду.

Товарищи по партийному аппарату просто не понимали Шепилова. Он проводил в ЦК совещание по вопросам литературы и начал так:

— Я буду выступать не как секретарь ЦК и не как кандидат в члены президиума, а как рядовой читатель.

Сотрудники аппарата переглянулись: как это понимать? Мы же руководители, а не читатели… Дмитрий Трофимович ценил таланты, либерально относился к людям искусства, разговаривал с ними не командным, а нормальным языком. Он не сомневался в том, что партия имеет право работать с интеллигенцией, но не должна никого давить:

— Даже при наличии в творчестве отдельных композиторов действительно серьезных недостатков нет необходимости причислять их к представителям антинародного направления… Пусть товарищи спорят, пусть экспериментируют…

Один из идеологических функционеров доносил: «Шепилов отражал обывательские настроения небольшой части интеллигенции — писателей и художников, которые в своих произведениях высказывали недовольство руководством партии… Отсюда началось его грехопадение. Шепилов заигрывал с творческой интеллигенцией. Если внимательно прочитать его выступления на съезде композиторов и художников, то очень бледно показана руководящая роль партии в искусстве».

Дмитрий Степанович Полянский, будущий член политбюро, раздраженно говорил:

— Это интеллигенток такого либерального толка, барин, карьерист, он нам разлагает идеологический фронт, засоряет кадры, запутывает дело, двурушничает.

Голос из зала:

— Пижончик.

Полянский подхватил:

— Да, это правильно. Он себя ведет как пижончик и стиляга. Он на каждое заседание приходит в новом, сильно наглаженном костюме. А я так думаю, что кому-кому, а Шепилову на этот пленум можно прийти и в старом, даже мятом костюме.

Молотов и другие были для Никиты Сергеевича просто политическими соперниками. Выступление Шепилова он воспринял как личную обиду. Он считал, что, посмев его критиковать, Шепилов ответил ему черной неблагодарностью.

Тихон Хренников рассказывал мне: — Дмитрий Трофимович потом говорил, что в общем-то он не собирался выступать против Хрущева так резко. Но, видимо, наболело. Он уважал Хрущева. Вместе с тем считал возможным и необходимым покритиковать товарища по партии. Но он не думал, что так получится.

Интеллигенция была огорчена его уходом. Писатель Илья Эренбург заметил с сожалением, что «он уже начинал кое-что понимать». Например, Шепилов разрешил создать Союз кинематографистов. Киношные люди очень этого хотели: у всех — писателей, композиторов, архитекторов — есть свой творческий союз, а им не давали. Шепилов разрешил это сделать в 1957 году.

Опалу он перенес более чем достойно.

Через несколько лет Фурцева вновь оказалась рядом с Шепиловым, которого Хрущев выгнал не только из партийного аппарата, но и из Москвы. Назначили Дмитрия Трофимовича в августе 1958 года заместителем директора Института экономики Академии наук Казахстана, а хотели поставить директором совхоза… Дмитрий Трофимович с трудом в сентябре 1960 года вернулся в столицу. Ему позволили работать ученым археографом в Главном архивном управлении при Совете министров СССР, но исключили из партии и даже вывели из состава Академии наук СССР (он был избран членом-корреспондентом по отделению экономики).

При всех его горестях утешением было то, что друзья остались друзьями. Среди музыкантов он пользовался непререкаемым авторитетом и после потери высокой должности. Однажды глава Союза композиторов Тихон Николаевич Хренников прислал ему билет на премьеру в Большой театр. Рядом как назло усадили министра культуры. Екатерина Алексеевна возмутилась:

— Кто посмел продать билет Шепилову? Да еще на место рядом со мной?!

Ключевую роль в спасении Хрущева в те дни сыграли председатель КГБ Иван Серов и министр обороны Георгий Жуков. Жуков самолетами военно-транспортной авиации со всей страны доставлял в Москву членов ЦК, а Серов их правильно ориентировал. Члены ЦК собрались в Свердловском зале, заявили, что они поддерживают первого секретаря и пришли требовать от членов президиума отчета: что происходит?

Каганович заявил, что это настоящий фракционный акт, ловкий, но троцкистский.

Максим Сабуров возмутился:

— Я вас, товарищ Хрущев, считал честнейшим человеком. Теперь вижу, что я ошибался, — вы бесчестный человек, позволивший себе по-фракционному, за спиной президиума ЦК организовать собрание в Свердловском зале.

Президиум ЦК увидел, что партийный аппарат вышел из подчинения. Молотову и Маленкову пришлось согласиться на проведение пленума, на котором люди Хрущева составляли очевидное большинство. Остальные, увидев, чья берет, тотчас присоединились к победителю. Роли переменились: Молотов и другие оказались заговорщиками.