Макар Бабиков - Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты

Разойдясь по трое-четверо, матросы располагаются на ночь. Раскрыты рюкзаки, в ход пошли запасы походного пайка. Бойцы подкрепляются колбасой, салом, консервами, попивают из фляг и термосов горячий чай с сиропом. Завязалась оживленная беседа — делятся впечатлениями от высадки, от разговора с корейцами, по привычке сдабривают ужин соленой морской шуткой.

Эксцентричный, горячий южанин Костя Джагарьян с соболезнующим видом подступает к Сергею Бывалову. В отряде, пожалуй, нет более полного человека, чем этот матрос-ленинградец.

— Сережа, понимаешь, при твоей комплекции и аппетите тебе надо выдавать и двойную порцию боеприпасов, надо же тебе отрабатывать расход харчей. Носи постоянно пулемет или таскай питание к радиостанции, знаешь-понимаешь, всегда будешь возле Кожаева, все новости услышишь первым.

— А тебя, Костя, кормить, — немного помедлив, тяжело ворочая щеками и еле-еле выдавливая слова, отвечает ему Сергей, — все равно что в море сыпать. Зря добро переводишь. Оттого и тощий, только глазищами сверкаешь из-под своих лохматых бровей.

— Тощий — не беда. От меня интендантам выгода.

— А ты об интендантах не печалься. Они и за тебя и за себя похлопочут. Чтоб недруга побороть — сила нужна. Она бывает от свинины, а у таких звонарей, как ты, вся впустую болтовней выходит…

На помощь Бывалову подключился молодой матрос Семен Хазов, давно понявший выгоду несения наряда на камбузе.

— А что, ребята, это все-таки несправедливо. Таскать на себе вон сколько надо: и винтовку, и патроны, и гранаты, да еще коробку с пулеметными лентами навьючили… И все на одну спину. А бачок с борщом Антонов подает с камбуза на шестерых…

— Ты-то уж себя не оставишь в обиде, — прервал его высокий и худой Похилько, — «сидор» себе набил продуктами вон какой, даже патронов взял поменьше, да и гранат всего четыре штуки. Моли бога, что командир не знает. А то хватил бы «фитиля».

Чернота наступившей теплой ночи окутала все кругом. Небо вызвездило бесчисленными светящимися точками. Безветренно и тихо, только слышно, как вдалеке легким накатом плещется море.

Десантники поужинали и разошлись по своим местам. Кто пошел сменять дозорных, кто прилег отдыхать.

Но ко многим сон приходит не сразу. Кое-где переговариваются. А то вдруг донесется заразительный хохот. Я тоже не удержался, встал и пошел посмотреть, кто и чем занят.

Слышу, о чем-то рассуждает Иван Резник. Подошел поближе. Лежат пятеро из отделения Тихонова. Иван прилег на рюкзак, смотрит в бездонную чашу неба и как будто сам с собой рассуждает:

— Вот приеду к себе домой на Киевщину, соберутся девчата и хлопцы, спросят меня: «Ваня, а как вы одолели завоевателей Вселенной?» Что я им скажу? Что убежали из-под носа сыновья Страны восходящего солнца…

— Ты, Ваня, не горюй, — отвечает ему Виктор Соболев. — Японцев и тут, и за морями много. Вон сколько островов еще ими занято. Их без десантников не отвоюешь. Крови и жизней ой как много понадобится. Это, брат, не по Полярному всадником гарцевать…

Напоминание о кавалерийских отличиях Резника сразу вызывает общий хохот. Северянам памятен казус, случившийся с Иваном еще там, в Полярном. Будучи изрядно навеселе, взгромоздился он на необузданную и неоседланную лошадь. Видно, заиграла в нем кровь предков — запорожских казаков. А лошадь его понесла. Ухватившись руками за гриву и прижав бока мерина коленями, лихо, во флотской форме с развевающимися ленточками бескозырки скакал по набережной этот перепуганный всадник. И лошадь остановить не может, и спрыгнуть с нее на скаку не умеет. Оказался он наездником поневоле. На беду его, в это время проходили по улице несколько высших военачальников из командования фронта и флота. Перепуганного Ивана лошадь несла прямо на них. Кто-то из сопутствующих офицеров не растерялся, бросился на шею скачущей лошади и остановил ее. Окончательно осрамившегося и оконфуженного Ивана отправили на гауптвахту, где он и отсидел заслуженные им пятнадцать суток. Других кавалерийских отличий за нашим морским отрядом не значилось.

Посидев еще немного у Тихонова, я пошел к Максимову. Слышно, как оттуда нет-нет да и донесется раскатистый смех.

В отделении Максимова оказался и связной командира отряда Гугуев. Если вдруг понадобилось найти Бориса — ищи его в компании балагуров, любителей всяких затейливых историй. На базе ли, на привале в походе или в матросском клубе Борис в одиночестве не бывает — непременно всунется туда, где «травят баланду», либо возле него соберутся мастера поупражняться в соленом морском остроумии.

А тут они оказались вместе с Максимовым. Оба стоят друг друга. Кто из них знает больше анекдотов и лучше умеет преподать их слушателям — решить трудно, не всякое жюри разберется.

И сейчас они, видно, стараются блеснуть находчивостью, не посрамить себя перед товарищами. Идет необъявленное состязание.

Похоже, что Борис в этот раз сдал позиции, а Виктор нашел в своей необъятной кладовой какой-то НЗ и выложил его перед слушателями «козырным тузом».

Один из матросов согнул палец и приблизил его к лицу Бориса. Это означает, что рассказчик «загнул», поднес слушателям уж слишком очевидную небылицу. И Борису ничего не остается, как признать свое фиаско — разогнуть у собеседника согнутый палец.

— Признаюсь, тут дал маху. Наверное, лишнее вытравил в отпуске. Вот уж где я дал простор фантазии. Там мне было привольно. Бывало, так заливал, что самому себе слушать было интересно. Иногда даже сам верил в правдоподобность моих несусветных историй.

— У тебя там и соперников, наверное, не было. Одному-то был простор.

— Но раз встретил одного мастера приврать, а как его посрамили — даже у меня горели уши от стыда. Едем в вагоне. Сидит на нижней полке матрос с голубыми погончиками — в авиации служит. Возле него человек пять-шесть затаив дыхание слушают про воздушные бои. А он вошел в азарт — так и живописует про схватки со стервятниками… Говорит: сбил длинной очередью одного, а в это время с хвоста к нему зашел другой фашист. Оглянулся — сейчас откроет огонь. Я, говорит, ручку от себя и в пике, он тоже, жму к земле, в ушах свистит…

— А ты бы его кнутом, — вдруг раздался совет со средней полки.

Глянул туда рассказчик — и как воды в рот набрал, умолк, глазами заморгал, потом говорит: «Я сейчас» — и исчез.

Оказывается, служил он на аэродроме в обслуживающей команде, возил на лошади в бочке воду. А тот, что советовал воспользоваться кнутом, был настоящий летчик-истребитель и видел на аэродроме этого водовоза. Вот как можно попасть впросак. Так что трави да оглядывайся, смотри, с кем сидишь, тоже наблюдай за обстановкой.

Сам Гугуев сноровистый и сообразительный матрос, очень ловок, пролезет в игольное ушко. Он находчив, хитроват и смекалист. Любит побравировать, показать разудалую вольность, форсануть перед людьми невоенными, особенно перед девчатами. За этой на вид бесшабашной головой не сразу распознаешь человека себе на уме. В обычных условиях, в отряде, Борис небрежен: то поясной ремень с бляхой расслаблен и болтается, то фланелевка как следует не заправлена, то форменный воротник надеть забудет… Соломенного цвета реденькие волосы свои он не балует расческой, лишь нет-нет да и проведет по голове растопыренной пятерней, как граблями. А вот в увольнение на берег Борис ходит щеголем, отутюженный, подтянутый и франтоватый. Где-то усвоил своеобразную, ему только присущую манеру: обращаясь к собеседникам, поднимает чуть выше головы правую руку и потряхивает ею, как кисточкой.