Макар Бабиков - Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты

Вскоре к этой же пещере в Перс-фьорде приблизились Андреас и Альфхильд. Они тоже не застали ее хозяев. По излюбленным тропам, которыми издавна ходили и зимой, и летом в этот поселок, супруги повернули обратно к своему хутору.

Возле дома, как и утром, старательно осмотрелись. Там все так же дежурили немецкие солдаты. Путь в свой дом по-прежнему перекрыт.

Как были налегке, повернули в горы, надеясь уйти от облавы и скрыться где-нибудь у друзей в селениях на северном берегу Варангера.

Поисковая команда, прождав хозяев почти до полудня и потеряв надежду, что жильцы все же придут, отправилась осматривать ближайшие окрестности. Только пять человек остались в засаде у дома, старательно замаскировались, даже курили осторожно, под накидками.

Фигенскоу, Ойен и Оскар подползли на бугор возле хутора Бруволдов, осмотрели. Там все было тихо, никто не ходил, лишь блеяли голодные козы и овцы. Причал в фьорде с этого бугра не был виден.

Разведчики проскочили в свою пещеру, чтобы забрать все нужное для себя и уйти.

Но в это время с сопок вернулись солдаты, что ходили на поиски. Переговорили немного с оставшимися в засаде и, разделившись на две группы, пошли вдоль высоких береговых скатов вправо и влево, заглядывая в расщелины, в закоулки, в каменные завалы. Одну группу унтер-офицер вел к тому пригорку, возле которого у разведчиков была основная база. Те торопливо укладывали в рюкзаки продукты и другие припасы.

Выглянувший из-за полога натянутой плащ-палатки Юнсен увидел приближающуюся цепочку немцев.

Все пути отхода оказались отрезанными.

Визгин вызвал из-под Мурманска, где вдали от лишних глаз, в обычных малоквартирных деревянных домах и в землянках еще с первой военной осени жила норвежская группа Отряда особого назначения, политрука этой группы Нину Ильиничну Крымову. Кроме норвежцев, там квартировали флотские разведчики из отдела и из отряда, они вели боевую подготовку, учились и тренировались искусству приема и передач на специальных радиостанциях, здесь им прививали навыки высадки и съемки малых групп. Туда на жительство приехали из Полярного Андрей Головин, Степан Мотовилин, Виктор Нечаев и еще несколько разведчиков. Время от времени там же оказывались те, кого собирались забросить на долгое сидение в дальний вражеский тыл. Уходили для такой подготовки и радисты из отделения Григория Сафонова. Так тихо, незаметно переместились Коровин, Ляндэ, Игнатьев, Костин, Богданов, Чемоданов, Чаулин…

Нина Крымова числилась оперативным работником этой группы. Но между собой ее называли политруком, хотя такой должности по штату не полагалось, а те, кто помоложе, считали ее мамой-хранительницей.

— Нина Ильинична, — после короткого приветствия, справившись о здоровье и о делах, сказал Визгин, — надо установить наблюдение за немецкими и норвежскими радиопередачами и за их прессой. Вызывают беспокойство три наши группы. Они на какое-то время все вдруг замолчали. Потом частично связь возобновилась, но с перебоями.

— В чем усматриваете причину нарушения связи?

— По сообщениям слушающих, они уходят от преследования. Но мы сомневаемся, не работает ли кто из них под контролем. Тем же озабочены и наши мурманские соседи, у них тоже связь прервалась.

— Нам не хватит людей для такого дела. Радисты, работающие с группами, следят за эфиром круглосуточно, без перерыва.

— Надо поставить у вас несколько обычных приемников, пусть переводчики прослушивают немецкие и норвежские передачи, особенно время информации, известий, вдруг что-то проскользнет.

— Но и этого мало.

— Вы правы. Придется поручить норвежцам, чтобы они слушали передачи на их родном языке. Это заметно расширит наш диапазон.

— Но ведь людей надо готовить к заброскам.

— Измените немного график. Пусть слушают те, кто ходит лоцманами, переправщиками, привлеките норвежских женщин, которые готовятся стать радистками.

— При такой расстановке вахт мы сможем охватить почти все основное время их передач.

— Но есть еще одно трудоемкое дело. Надо старательно изучить немецкую и норвежскую прессу. И не только ту, что доставили наши люди в последнее время. Особо всмотреться в то, что попадает к нам по другим каналам.

— Люди и так работают с перенапряжением, читают до помутнения в глазах.

— Мы это знаем. И все же надо нам помочь. Я прикажу выделить дополнительные калорийные продукты. Следите за сном.

— Еще бы избавить от воздушных тревог, от воя сирен.

— Этого гарантировать не можем, немцы не считаются с нашей потребностью в отдыхе. Пусть люди спят в землянках, у дверей повесьте двойные пологи.

— Все сделаем, Павел Александрович, — не по уставу ответила Крымова.

Она отчетливо понимала, сколь тяжелую ношу возложил на них Визгин, но еще больше осознавала, что другого выхода не было, никто иной за людей, знающих языки, эту работу не сделает.

За плечами у Нины Ильиничны лежал непростой жизненный путь. Родилась она в Москве в семье мелкого служащего. Оставшийся без отца мальчик-подручный упорной самостоятельной учебой пробился в конторщики, потом стал счетоводом, а затем и бухгалтером. До самой смерти он работал на московском автомобильном заводе начальником отдела статистики. Нина была старшей из десятерых родившихся в семье детей, четверо из них умерли в раннем возрасте.

Многодетной семье жилось трудно. Отец постоянно брал работу на дом. И взрослые, и дети ухаживали за огородом и садом, держали кур, кроликов, коз.

Родители мечтали дать образование Нине. Ради этого мать продала свой крест и пару серег, заказала молебен в нескольких церквах, сшила у портнихи новое платье из дорогой ткани. Девочку подготовили в гимназию, экзамены она выдержала блестяще, и как абитуриентку из малосостоятельной семьи ее освободили от платы за обучение.

В гимназии обнаружились ее природные способности к языкам.

За годы учебы она усвоила сверх программы латинский, греческий, английский, немецкий и французский, по которому брала дополнительные уроки. Она мечтала побывать во Франции, посмотреть Париж, появиться там не экскурсантом, а актрисой.

Семнадцати лет она окончила школу второй ступени.

Позже в своей биографии она написала:

«Это было очень трудное время. Мы выстаивали длинные очереди за хлебом. Тот, кто не пережил все это, вряд ли сможет по-настоящему понять, что значит для русского человека кусок черного хлеба. Маленький кусочек хлеба пополам с соломой был для нас входным билетом с правом на жизнь. Мы получали его как право, но иногда какой ценой! Просто удивительно, как мы, молодые шестнадцати- и семнадцатилетние парни и девушки, смогли вынести все это наравне со взрослыми».