Анатолий Добрынин - Сугубо доверительно [Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962-1986 гг.)]

Новый год начался с драматического телевизионного выступления 4 января президента Картера в связи с событиями в Афганистане. „В связи с советским вторжением, — заявил он, в частности, — я обратился к сенату США с просьбой отложить дальнейшее рассмотрение договора об ОСВ-2… Русские не должны недооценивать нашу решимость. Мы отложим открытие американских и советских консульств; большинство культурных и экономических обменов будет также отложено. Торговля с Советским Союзом будет строго ограничена". Далее он назвал еще ряд конкретных санкций в этом же направлении. Он заявил также, что США вместе с другими странами поставят военное снаряжение, продовольствие и другую помощь Пакистану, чтобы „он мог защитить свою самостоятельность и национальную безопасность от угроз с севера. США готовы оказать такую же помощь и другим странам в этом регионе".

Одновременно Картер посылает министра обороны Брауна в Пекин (5–9 января) для обсуждения возможных мер в связи с афганскими событиями и усиления американо-китайского стратегического взаимодействия. Была достигнута договоренность „о сепаратных, но взаимно усиливающихся действиях" против СССР в Афганистане.

В выступлении 12 января и в интервью „Правде" 13 января Брежнев подверг критике выступление Картера, сделав особый упор на его решении отложить ратификацию договора об ОСВ-2.

20 января я вернулся в Вашингтон из Москвы. Советское руководство, естественно, было возмущено „чрезмерными" действиями Картера. Даже Брежнев, который после встречи в Вене был неплохо настроен в отношении него, в беседе со мной ругал Картера самыми последними словами. Он считал нашу акцию в Афганистане оправданной и не желал считаться с международной реакцией на это вторжение. Лишь Громыко немногословно и осторожно напутствовал меня: посмотрите, что можно сделать, чтобы наши отношения с Америкой совсем не развалились. Картер, добавил он, действует сейчас как рассерженный слон в посудной лавке.

Хотя я и был приучен к разным антисоветским акциям США, но по возвращении в Вашингтон был удивлен небывалым размахом разнузданной кампании. Особенно бросалась в глаза в этой антисоветской вакханалии одержимость президента. Сторонники развития отношений с СССР совсем приумолкли. В вашингтонских политических кругах, утверждали, будто СССР своим вторжением в Афганистан начал осуществлять некий широкий стратегический план против Америки, выходящий за рамки одного Афганистана. Геостратегические концепции — в основном Бжезинского явно довлели в Вашингтоне над другими политическими и дипломатическими соображениями.

22 января я встретился с Вэнсом по его просьбе для „откровенного разговора" один на один. Госсекретарь был заметно возбужден и предельно откровенен.

Он выразил сожаление, что в советско-американских отношениях наступили „плохие времена". Если говорить откровенно, сказал Вэнс, то он всегда был одним из тех немногих в администрации, кто понимал важность этих отношений, и всегда стремился оберегать их от „разных экстремистов, которых, к сожалению, совсем немало в Вашингтоне". События вокруг Афганистана, случившиеся к тому же в худший — с внутриполитической точки зрения — предвыборный период, нанесли очень тяжелый удар по советско-американским отношениям и по политикам в США, кто последовательно их защищал.

Госсекретарь подчеркнул, что считает весьма важным не допустить полного разрыва взаимоотношений между СССР и США, особенно в предвыборной горячке. Нужно сохранить какой-то мост в наших отношениях в этот трудный период, пока положение не стабилизируется, отметил он. Таким мостом могли бы остаться сфера переговоров по вопросам, касающимся контроля над вооружениями, за исключением переговоров по Индийскому океану, которые сейчас не могут иметь место по „понятным причинам".

Я сказал Вэнсу, что разделяю его мнение о том, что наши отношения, к сожалению, сейчас находятся на низшей точке. Видимо, затевать в данный момент спор о том, кто больше виноват в этом, не имеет смысла. Надо совместно искать выход.

Вэнс затем перешел к вопросу, который, судя по всему, его особо интересовал. После некоторой паузы он спросил, могут ли они исходить из того, что СССР действительно не имеет планов нападения в дальнейшем на Иран или Пакистан, что могло бы, как и возможное нападение на Югославию, особенно в случае смерти Тито, поставить отношения между СССР и США на грань катастрофы. Он тут же оговорился, что сами США до последнего времени не верили в наличие таких намерений у правительства СССР. Однако ввод советских войск в Афганистан, в страну, не входящую в Варшавский Договор, сильно поколебал в администрации прежнюю уверенность в том, что у Москвы нет таких намерений.

Чувствовалось, что теория „дуги кризисов", выдвинутая Бжезинским, владела умами в администрации Картера. Даже Вэнс на какой-то момент, видимо, поддался ее влиянию.

Я прямо сказал Вэнсу, что могу сразу официально заверить, что у СССР нет никаких экспансионистских планов в отношении Пакистана, Ирана и других стран этого региона.

„Это относится и к Югославии?" — спросил Вэнс. Я твердо ответил, что у нас нет таких планов и в отношении Югославии. Добавил, что я только что вернулся из Москвы и могу со знанием дела и ответственно говорить по этому поводу.

Вэнс с заметным облегчением заметил, что для наших двух стран очень важно иметь ясное „взаимопонимание" по указанным вопросам. Чувствовалось, что он придавал всему этому большое значение. Из беседы с госсекретарем у меня создалось впечатление, что весь этот разговор был, скорее, его инициативой, а не президента. Вэнс стремился как-то предотвратить полный развал советско-американских отношений под влиянием эмоциональной атмосферы в Белом доме. И видимо, Вэнсу стоило немало трудов получить санкцию Картера на такой разговор со мной. В то же время самого Картера, конечно же, интересовали наши намерения в отношении Пакистана, Ирана, а также Югославии. Как-никак, он, видимо, верил в „грандиозные советские замыслы".

23 января Картер выступил с ежегодным посланием „О положении страны" на заседании конгресса, сосредоточив основное внимание на событиях вокруг Афганистана и курсе администрации в этой связи. Он оправдывал политику санкций в отношении Советского Союза; подтверждал свое намерение наращивать военную мощь США и их союзников; проводить активную дипломатию, чтобы „заставить любого агрессора заплатить дорогую цену за свои действия".

В послании Картер сделал также заявление, которое потом получило название „доктрины Картера", по поводу „рамок региональной безопасности". Он объявил: „Любая попытка внешних сил установить контроль в Персидском заливе будет рассматриваться как посягательство на важные интересы США, и такое посягательство будет отражено путем использования всех необходимых средств, включая военную силу". Эти формулировки Картера-Бжезинского фактически следовали образцу известной доктрины Трумэна 1947 года. Провозглашение „доктрины Картера" знаменовало собой, по существу, поворот мышления самого президента в пользу военной силы как главного элемента в отношениях с Советским Союзом.