Вениамин Каверин - Эпилог

В Москве 31 октября 1958 года состоялось общее собрание членов Союза писателей под председательством С.С.Смирнова. Резолюция — «Голос московских писателей» — была опубликована в № 131 «Литературной газеты» от 1 ноября [60] Полная стенограмма собрания опубликована в «Новом журнале» (США), № 83. . Привожу ее текст.

«Собрание московских писателей, обсудив поведение литератора Б. Пастернака, не совместимое со званием советского писателя и советского гражданина, всецело поддерживает решение руководящих органов Союза писателей о лишении Б.Пастернака звания советского писателя, об исключении его из рядов членов Союза писателей СССР.

Давно оторвавшийся от жизни и от народа, самовлюбленный эстет и декадент, Б.Пастернак сейчас окончательно разоблачил себя как враг самого святого для каждого из нас, советских людей, — Великой Октябрьской социалистической революции и ее бессмертных идей.

Написав антисоветский, клеветнический роман “Доктор Живаго”, Б.Пастернак передал его для опубликования за границу и совершил тем самым предательство по отношению к советской литературе, советской стране и всем советским людям.

Но и этим не завершилось морально-политическое падение клеветника. Когда международная реакция взяла на вооружение в “холодной войне” против советского государства и всего лагеря социализма грязный пасквиль — роман “Доктор Живаго” и по ее указке Б.Пастернаку была присуждена Нобелевская премия, — он не отверг ее, а пришел в восторг от этой оценки своего предательства. Окончательно став отщепенцем и изменником, Б.Пастернак послал телеграмму с благодарностью за эту подачку врагов, протянул руку к тридцати сребреникам.

С негодованием и гневом мы узнали о позорных для советского писателя действиях Б.Пастернака.

Что делать Пастернаку в пределах советской страны? Кому он нужен, чьи мысли он выражает? Не следует ли этому внутреннему эмигранту стать эмигрантом действительным?

Пусть незавидная судьба эмигранта-космополита, предавшего интересы Родины, будет ему уделом!

Собрание обращается к правительству с просьбой о лишении предателя Б.Пастернака советского гражданства.

Ни один честный человек, ни один писатель — все, кому дороги идеалы прогресса и мира, никогда не подадут ему руки, как человеку, продавшему Родину и ее народ!

Писатели Москвы были и будут вместе со своим народом, с Коммунистической партией всегда и во всем. Еще теснее сплотившись, еще активнее крепя свои неразрывные связи с жизнью, мы, писатели столицы нашей Родины, будем помогать партии, правительству, народу в их величественной созидательной работе».

В прениях приняли участие Л.Ошанин, К.Зелинский, В.Герасимова, В.Перцов. А.Безыменский, А.Софронов, С.Антонов, Б.Слуцкий [61] Б.Слуцкий всю жизнь терзался своим коротким и сдержанным выступлением на этом собрании. В случае отказа ему грозило исключение из партии и, как неизбежное следствие, литературное небытие. В.В.Иванов, случайно встретивший его накануне собрания, рассказал мне, что Слуцкий был не в силах справиться с охватившим его мучительным страхом. Смелый человек, показавший себя мужественным офицером в годы войны, он был раздавлен, уничтожен, без сомнения, невозможностью отказа от выступления на этом собрании. В.В.Иванов убежден, что психическая неустойчивость, сопровождавшая Слуцкого всю жизнь, началась именно в эти дни. , Г.Николаева, В.Солоухин, С.Баруздин, Л.Мартынов, Б.Полевой. «Все ораторы, — сказано в комментарии «Литературной газеты», — единодушно отметили, что своим антисоветским, клеветническим произведением, своим предательским, антипатриотическим поведением Б.Пастернак поставил себя вне советской литературы и советского общества, и одобрили решение об исключении его из числа членов Союза писателей СССР» (Приложение № 19).

Я не пошел на это собрание, сказался больным, и жена твердо разговаривала с оргсекретарем Воронковым, который звонил и требовал, чтобы я приехал. Как это бывало уже не раз, я «храбро спрятался». Теперь, когда я думаю об этом, я испытываю чувство стыда. В день собрания — чувство удовлетворения: несмотря на угрозы Воронкова, не поехал на собрание.

«Всенародное проклятие» выразилось не только в газетных статьях, в резолюциях собраний, в «письмах трудящихся». В субботу 25 октября состоялась демонстрация Литературного института — после того как директор заявил, что готовность пойти и подписать протестующее письмо является «проверкой политической зрелости студента». В «Правде» появилась статья Д.Заславского под названием «Шумиха реакционной пропаганды вокруг литературного сорняка». Секретарь ЦК ВЛКСМ, впоследствии министр госбезопасности Семичастный, в своей речи сказал, что «…паршивую овцу мы имеем в лице Пастернака… взял и плюнул в лицо народу… Свинья не сделает того, что он сделал… Он нагадил там, где он ел…»

Борис Леонидович добровольно послал отказ от премии в Шведскую академию: «В связи со значением, которое придает Вашей награде то общество, к которому я принадлежу, я должен отказаться от присужденного мне незаслуженного отличия. Прошу Вас не принять с обидой мой добровольный отказ…»

Добровольный? Сохранились фото, доказывающие обратное. «На дачу нахлынули иностранные корреспонденты, — пишет Ивинская. — Вот улыбающийся Б.Л. читает телеграмму о присуждении ему премии, вот он смущенно стоит с поднятым бокалом, отвечая на поздравления К.И.Чуковского, его внучки Н.А.Табидзе… А на следующем снимке, через какие-нибудь двадцать минут, Б.Л. сидит за тем же столом, но, боже мой, до чего же у него подавленный вид… Дело в том, что за эти двадцать минут приходил Федин и, не поздравив его, сказал, что во избежание серьезных неприятностей от премии и от романа Б.Л. должен добровольно отказаться» (Ивинская О. В плену времени. С. 202).

Телеграмма в Шведскую академию не удовлетворила правительство. От Бориса Леонидовича стали требовать покаяния, и в сложной, запутанной истории, сопровождавшей это требование, главную роль играла Ольга Ивинская, друг Пастернака, с которой он был близок в течение многих лет. В своей книге «В плену времени. Годы с Борисом Пастернаком» она делает вид, что признает свою вину: поведение в эти дни было ошибкой. На деле — не ошибкой, а преступлением. Нет никаких сомнений в том, что Борис Леонидович не хотел писать покаянные письма. Более того: их написал не он. Первое — Хрущеву — было результатом коллективного творчества Ивинской, смертельно перепуганной А.С.Эфрон и, по-видимому, подосланного Д.А.Поли-карповым адвоката Гримгольц. В письме Борису Леонидовичу принадлежит только одна фраза: «Выезд за пределы моей родины для меня равносилен смерти, и поэтому я прошу не принимать по отношению ко мне этой крайней меры».