Поль Фор - Александр Македонский

Чтобы отблагодарить богов за прошлые, настоящие и будущие успехи, Александр раздал солдатам продовольствие и вино, а сам отправился пировать, веселиться и прежде всего пить — ведь стояла несносная жара. Буря в его душе достигла апогея в конце мая 323 года, когда он убедил себя, что сыновья Антипатра, регента Македонии и «стратега» Европы, находятся подле него, чтобы его убить. Одного из них, Кассандра, он таскал за волосы и бил головой о стену. Он угрожал. У него начались видения, или, скорее, разновидность горячки: он видел или думал, что видит самого крупного льва вступившим в схватку с ослом, ему мерещился угрожающий полет воронов. «Ударившись в божественное, Александр стал беспокоен и крайне боязлив… Весь царский дворец был полон жертвоприносящих, очищающих и гадающих» ( Плутарх «Александр», 75, 1–2).

Страх и трепет [37]. Как удачно согласуются эти понятия с симптомами, указанными в «Царских ежедневниках», а также с теми, о которых сообщает «Вульгата»: неутолимая жажда, острая боль в области спины или, лучше будет сказать, межреберья, лихорадка, которая в этой более чем жаркой стране в июне месяце 323 года проявлялась в виде озноба и клацанья зубами, бред, желание броситься в воду, абулия [38], прострация, скованность шеи и, наконец, потеря сознания! Исследователи не уделили достаточного внимания свидетельству самого серьезного историка: «Аристобул говорит, что у Александра начался сильный жар, вызвавший жажду, и тогда он выпил вина, после чего впал в беспамятство (φρενιτιάσαι) и умер в 30-й день Десия» ( Плутарх «Александр», 75, 6). Официальная версия принимает в расчет лишь три дня сплошного пьянства, целых семь дней усиливающейся лихорадки, а затем два дня афонии [39]и полубессознательного состояния и, наконец, два дня комы. Ни слова о физиологии. При царе находятся лишь военачальники и солдаты. Однако другие свидетели, те, о которых упоминают Клитарх, Псевдо-Каллисфен и «Книга о смерти Александра», — врачи, которые постоянно окружают царя, домашняя челядь, которая перенесла его, подкошенного недугом, в его комнату, его жены, и в первую очередь Роксана, которой есть чего бояться в случае смерти Александра, прорицатели и знахари, к которым тут же обратились за советом, — эти свидетели, явно необязательные для протокола, способны подпортить образ непобедимого бога, и они вполне достойны того, чтобы их выслушать, ибо все они оказались неспособными вытащить Александра из глубочайшего запоя 78.

Если бы речь шла о преходящем синдроме тяжелого похмелья или приступе малярии (в доказательство этого, впрочем, решительно ничего не приводится), медики, воспитанные в школе Гиппократа или Аристотеля, могли бы тут же оказать помощь. Однако что можно было поделать с результатами неуемного пьянства, которое длилось, усугубляясь, по меньшей мере шесть лет и завершилось сценами белой горячки? Очевидно, ничего, тем более если они усматривали в несмешанном вине божественную влагу, а в опьянении — акт овладения бога Диониса человеческим существом. Так что безумие оказывалось священным недугом. Современные клиницисты, которым известно, что такое зрительные галлюцинации, фазы беспокойства и эйфории, непоследовательность мышления, сильный общий мышечный тремор, а также финальная стадия, развивающаяся на протяжении нескольких дней, предпочли бы лечить такой острый психоз соответствующими химическими препаратами: инъекциями снотворного и алкоголя, а также суровейшим режимом. В первую очередь они приняли бы во внимание предвестники недуга, сексуальные излишества, боевые ранения, переутомление и, наконец, недавнее горе Александра, которое он, как и бессчетное множество других людей, пытался утопить в вине.

Очевидно, обожатели Александра или люди, которые были ему обязаны, испытывали неловкость, говоря о столь бесславной смерти. Они тщательно умалчивают обо всех безобразных подробностях, по необходимости сопровождавших веселые попойки царя, и в особенности его последнее опьянение! Лишь противникам или врагам могло достать духу представить его болезнь и смерть как моральное наказание за беспутство. О тех, кто недавно умер, следует говорить лишь хорошее (nihil nisi bonum) — известное латинское изречение. И уж тем более о покойниках великих и прославленных. Следовало подождать 400 лет после погребения мумии Александра, прежде чем юный уроженец Испании, родившийся при безумном императоре Калигуле, осмелился подробно изложить все то, что означает глагол φρενιτιάσαι, «бредить», который употребил серьезный и скромный Аристобул. Стоит процитировать полностью ту эпитафию, которую Лукан посвятил гробнице на агоре Александрии («Фарсалия», X, 20–52).

В этих мстительных стихах выдвигаются, по сути, три упрека: в жестокости, в неутолимом честолюбии и тиранстве. Имеется и объяснение: безумие, а точнее, — мания величия. Вино не выдвигается в качестве аргумента, как и в первых направленных против Александра памфлетах, принадлежавших аттическим ораторам или Эфиппу, зато говорится о пороке столь же зловещем, как и поразивший семью Калигулы, об эпилепсии, которую мы встречаем у Филиппа Арридея, сводного брата и законного наследника Александра. В ту же эпоху, что и Лукан, а именно в 63 году, философ Сенека, его дядя, поставил чуть ли не тот же самый соматический и моральный диагноз; прилагательное vesanus, «умалишенный, безумный», встречается в его диатрибах несколько раз.