Редьярд Киплинг - Немного о себе

Затем мы пронеслись вдоль приморских улиц города, успев заметить, как он велик, и прибыли к недостроенному форту, стоявшему высоко на склоне зеленой сопки.

Я смотрел на нового генерала так, как смотрят на оракула. Говорил ли я, что это генерал инженерных войск, специально посланный наблюдать за возведением укреплений? Он разглядывал груды земли, глыбы гранитной кладки, и в его глазах светился огонек профессионального интереса. Может быть, он скажет что-нибудь? Я протиснулся поближе. Генерал действительно заговорил: «Шерри и сандвичи? Благодарю, с удовольствием. Удивительно, как можно проголодаться на морском воздухе».

Между тем мы шли вдоль буро-зеленого берега, разглядывая изящные загородные виллы, сложенные из гранита, где проживали отцы иезуиты и богатые купцы. Это была Машобра местной Симлы, а также напоминало Хайленд и Девоншир. Тут как-то по-особому веяло холодом и сыростью.

Никогда еще «Пионер» не циркулировал в таких странных водах. С одного борта проносились многочисленные островки, с другого — глубоко изрезанные берега главного острова, который выходил к морю то песчаными бухточками, то отвесными утесами, изрытыми пещерами, где с гулом разбивались буруны. Позади в вечный туман вонзались сопки.

— Мы направляемся в Абердин, — сказала хозяйка, — затем в Стенли, а оттуда пойдем пешком через остров мимо водохранилища Ти-Там. Итак, вы сможете полюбоваться ландшафтом.

Мы ворвались в фьорд и нашли там побуревшую рыбацкую деревушку, которая нависала над парой причалов. Их охранял полисмен-сикх. Ее обитателями оказались розовощекие женщины. Каждая владела одной третью лодки и целым младенцем, завернутым в кусок красной материи и привязанным к спине матери. Мать носила голубое по следующей причине: когда мужу придет в голову хлопнуть ее по плечу, он рискует размозжить череп ребенку, если тот не будет одет в тряпку другого цвета.

Затем мы навсегда покинули Китай и словно поплыли в далекий Лохабер с присущим ему климатом.

Люди добрые, сидящие под опахалом, представьте себе на мгновение завешанные облаками мысы, далеко выступающие в море стального цвета, взъерошенное режущим щеку бризом, который заставляет нырять под укрытие фальшборта, чтобы перевести дыхание. Представьте себе, как весело раскачивается с борта на борт и черпает носом воду небольшое суденышко, пробираясь между островками или отважно пересекая бухту. Так и чувствуешь, как посреди свежего пейзажа, свежих разговоров, свежих лиц разгуливается аппетит, который сделает честь Великой империи на этой странной земле.

Затем мы разыскали деревушку, которая называлась Стенли, однако отличалась от Абердина. Опустевшие здания из бурого камня смотрели на море с низкого берега, а за ними тянулась иссеченная непогодой стена. Можно не сомневаться, что это означает. Такое кричит во всеуслышание: «Вот брошенное военное поселение, а все его обитатели покоятся на кладбище!» Я спросил:

— Какой полк?

— Кажется, девяносто второй, — ответил генерал. — Это случилось давно, в шестидесятых, тогда же построили эти казармы. По-мо-ему, здесь размещалось немало солдат, но лихорадка смела всех, словно мух. Не правда ли, унылое место?

Мои мысли вернулись к заброшенному кладбищу, которое раскинулось на расстоянии полета брошенного камня от могилы Джаханги-ра в саду Шалимар, где пастух и его стадо присматривают за останками войск, которые первыми вошли в Лахор. Мы — великий народ и очень сильны, но создаем империю ценой неоправданных потерь — на костях умерших от болезней.

— А как же с укреплениями, генерал? Правда ли, что… и так далее?

— Судя по тому, как идут дела, укреплений вполне достаточно. Людей не хватает.

— Сколько?

— Скажем, около трех тысяч только для острова. Этого достаточно, чтобы справиться с любым десантом. Взгляните на заливы и бухты. С тыла найдется около двадцати площадок, удобных для высадки десанта, который может причинить неприятности Гонконгу.

— Но, — отважился я вставить слово, — теоретически любая организованная экспедиция должна быть остановлена флотом прежде, чем доберется до места назначения. А форты служат для того, чтобы предотвратить бомбардировку и любую демонстрацию отдельного военного корабля.

— Если следовать этой теории, — сказал генерал, — отдельные военные корабли тоже должны быть перехвачены нашим флотом. Все это вздор. Если какая-нибудь держава сумеет высадить свои войска, нам тоже необходимы войска, чтобы выбросить их отсюда. Хотим мы этого или не хотим, такое может случиться!

— А вы? Ведь вы назначены сюда на пять лет, не так ли?

— О нет! Через полтора года меня здесь не будет. Я не желаю застрять здесь навечно. У меня другие планы, — сказал генерал, карабкаясь по булыжникам к своему тиффину.

И это хуже всего. Вот превосходный генерал, который помогает закладывать укрепления, а сам смотрит на Гонконг только одним глазом, а другим, правым, — на Англию. Он не был бы человеком, если бы согласился продать себя вместе со своими приказами ради командования бригадой в следующей кампании. Он боится оторваться от дома — «как бы не отстать от текущих и…».

Что поделаешь, таковы же и мы в Индии, и нет ни малейшей надежды сформировать Легион Преданных колониальной службе и душой и телом, то есть таких людей, которые постоянно делали бы свое дело на одном месте и ничего не искали бы для себя в иных пределах.

Однако вспомним, что Гонконг с его пятью миллионами тонн угля, причалами, которые забиты судами, с его доками, складами, огромным гражданским поселением, торговлей на сорок миллионов фунтов и приятнейшими пикниками нуждается в трех тысячах солдат и… никогда не получит их. Город располагает двумя батареями гарнизонной артиллерии, пехотным полком и большим количеством ласка-ров-артиллеристов, которых более или менее достаточно, чтобы не позволить орудиям ржаветь на лафетах. Есть три форта на острове Стоункаттер (это между Гонконгом и материком), три — в самом Гонконге и еще три-четыре рассеяны по другим местам. Естественно, не прибыл еще полный комплект орудий. Даже в Индии нельзя считать форт укомплектованным без обученных артиллеристов. Однако тиффин, организованный с подветренной стороны скалы, оказался гораздо Интереснее обсуждения вопроса об обороне колоний. Нельзя же говорить о политике, когда у человека пусто в желудке.

Наш единственный ясный день завершился сильным ветром с дождем. Дождь застучал по опустевшим тарелкам, и марш через остров начался.

Повернув от моря, дорога привела нас в сосняк Теога и к рододендронам Симлы (правда, здесь их называют азалиями). Дождь лил не переставая, словно был июль в горах, а не апрель в Гонконге.