Рамон Фолк-и-Камараза - Зеркальная комната

В пылу увлечения электроникой священник, грешным делом, перестал выключать магнитофон, и только в ту минуту, когда совершалось таинство Причащения, в церкви царило торжественное благоговейное молчание, позволявшее направить помыслы свои к Господу.

Но однажды — кажется, это случилось в воскресенье на утренней мессе, которую я обычно не пропускал, — в ту минуту, когда священник говорил о превращении хлеба в Тело Господне, гробовое молчание под сводами церкви нарушили звуки песенки, где речь шла о некоей сеньоре весьма сомнительного поведения, разбившей сердце цыгана, о чем последний и завывал под аккомпанемент гитары. Ропот пробежал по рядам благочестивых прихожан, лоб падре покрылся испариной, щеки его запылали, он второпях закончил обряд, подозвал служку, шепнул что-то ему на ухо и отослал в неизвестном направлении. Поскольку служка долго не возвращался, а цыган продолжал упрекать в неверности вероломную сеньору, священник лихорадочным движением нажал какие-то кнопки «алтарной аппаратуры» и включил концерт Палестрины [16] Палестрина, Джованни Пьерлуиджи да (1525—1594) — итальянский композитор, глава римской полифонической школы. на полную мощность, чтобы прихожане могли «насладиться тончайшими нюансами», как любила говорить наша соседка, когда слушала Моцарта. Наконец служка возвратился и, подойдя к падре, шепнул ему несколько слов на ухо, но тот только неодобрительно покачал головой и не издал ни звука, так что все остались в неведении.

Выйдя со службы, я остановился поболтать с друзьями на площади Святого Элоя и вдруг увидел, как падре Себриа, снявши ризу, пронесся во весь дух к бензоколонке (это достойное заведение разделяло с церковью и сберегательной кассой честь красоваться на площади) и, подбежав к парнишке из Кан-Сиуло, который служил на бензоколонке посыльным, начал что-то объяснять ему, бурно жестикулируя. Как выяснилось впоследствии, священник обвинял несчастного во всех смертных грехах, а именно в том, что «он не только не ходит в церковь и не выполняет долг перед Господом, но еще и включает свой дьявольский транзистор на адскую мощность». Парнишка, надо сказать, защищался как мог, и отводил от себя обвинения (в особенности второе, на первое ему, вероятно, было наплевать), и даже убедил падре в полной своей невиновности, показав ему маленький транзистор, давно уже не работавший, потому что сели батарейки.

Мысль о том, что сам лукавый решил поразвлечься и исполнить сию недостойную песню, подыгрывая себе на гитаре, видимо, не пришла в голову священнику — то ли из-за любви к электронике, то ли из-за склонности к позитивизму, он не верил в сверхъестественные объяснения подобных явлений, а потому провел тщательные изыскания и в конце концов выявил источник странных звуков, каковым и оказалась злополучная антенна радиостанции, установленная как раз накануне.

Обитатели здешних мест понемногу привыкли к капризам радиоволн и некоторые, похоже, используют их, чтобы сэкономить на батарейках и на плате за электричество, будучи при этом в курсе всех событий дня. Правда, радиоволны проявляются с разной интенсивностью и с различной — если так можно выразиться — изобретательностью: некоторые семьи прослушивают последние известия, включив пылесос, а современный крестьянин, пользующийся электробритвой, может делать это под музыку, благодаря чему нередко приобретает цивилизованную привычку бриться дважды в день.

Падре Себриа — мир праху его — назначил себе преемника, совершенно не разбирающегося в электронике, для которого сложная аппаратура в храме божием всегда оставалась тайной за семью печатями. Справедливости ради надо отметить, что он попытался-таки найти ей применение и даже приобрел «Энциклопедию радиолюбителя», но труды его оказались напрасными, а результаты их весьма плачевными: мессы частенько прерывались кошмарными шумами, а рассказы из жизни святых превращались в бессмысленное бормотание марионетки, потому что падре никогда не мог включить правильную скорость. Все это продолжалось до тех пор, пока неумелый священник не устроил короткое замыкание и едва не обратил в прах церковь и паству. Тогда, взвесив все «за» и «против» и выбрав меньшее из зол, он разрешил наиболее прогрессивно настроенным прихожанам петь спиричуэлс [17] Негритянские духовные песни. , а мальчишке из Кан-Сорель, завзятому бездельнику, позволил изредка играть в церкви на гитаре или на флейте — все равно дома от него никакого толку.

Итак, вчера вечером телефон был в исправности — в эфире в тот момент звучал весьма приятный голос диктора, — поэтому я сразу дозвонился до лавки Жауме. Подошел Сириси, и я зачитал ему составленный Аделой список, включавший все необходимое, начиная с головки чеснока и кончая рулоном туалетной бумаги. «Я вижу, вы приехали писать» — таков был комментарий рассудительного Сириси, вероятно навеянный упоминанием о бумаге. (Кстати, я давно уже ношусь с идеей написать книгу на рулоне туалетной бумаги, причем не на тонкой и мягкой, а на грубой, второсортной; не подумайте, что я постепенно схожу с ума, просто ужасно надоело вставлять новые страницы в машинку — эта отвратительная процедура мешает вдохновению, а здесь повествование лилось бы свободно и плавно, без сбоев, и книгу можно было бы читать — а не только пользовать в гигиенических целях, — постепенно разворачивая и наматывая на специальную болванку, любезно предоставленную покупателю продавцом книжной лавки.)

Мы договорились, что завтра мне принесут провизию, а также необходимые «предметы личной гигиены», если же дома никого не окажется, оставят все это у дверей.

Мне не хотелось лишний раз звонить по телефону, поэтому я сразу же спросил Сириси, когда служат первую мессу в здешней приходской церкви. «Ну, тут я вам не помощник, подождите минуту, попробую узнать». Сквозь звуки музыки, которой радиостанция бесплатно услаждала мой слух, до меня долетал голос Сириси — он спрашивал в лавке, а потом в соседнем баре, не знает ли кто, когда начинают первую мессу. Вскоре он снова взял трубку и сказал, что никто понятия не имеет, но, если надо, они узнают в приходе, а потом сообщат мне.

Но я предпочел позвонить сам: после разговора с Сириси во мне вновь затеплилась надежда не встретить ни души в церкви. Не подумайте обо мне плохо, я очень люблю милых жителей Вальновы, люблю поболтать с ними, выйдя из церкви, просто я дал себе слово избегать общества, а услышав: «Дон Себастьа, вот это встреча, как поживаете?», вряд ли устою перед искушением это слово нарушить.

В доме священника мне ответила экономка, она сказала, что первой мессы давным-давно нет — sic, — а падре начинает прямо со второй в девять утра, и когда эта добрая женщина собиралась спросить, уж не с сеньором ли из Кан-Фаркес она разговаривает, кто-то, вероятно я, разъединил нас, и экономка так и осталась в неведении.